– Не верю.
– Так проверьте.
– Кажется, это единственное, чего я не желаю проверять.
– Слушай, Буров, – сказал Овесян. – Ты понимаешь, на что замахиваешься? Я рапортовал… В Арктике праздник…
– А в Африке всенародный траур.
Ни мама, ни Овесян ничего не ответили.
– Поймите, – продолжал Буров, – нет времени проводить мелкие опыты. Нужен сразу грандиозный размах. Только такой масштаб может сделать нашу работу практической. Разве не этого вы всегда хотели, Амас Иосифович?
– Зачем моими словами играешь? – рассердился Овесян.
– Неужели я должен был тайно подкрасться к берегу и погасить ваше «Подводное солнце»?
– Кому только могло это прийти в голову! – в ужасе воскликнула мама.
Я невольно съежилась в своем снежном убежище.
– Амас Иосифович, дорогой наш академик!.. Вы только представьте, во имя чего мы это сделаем, ради чьего спасения!.. Вот вы ужаснулись, что я мог пойти на научный разбой…
– Недостойно это…
– Я переборол себя. Я не своевольничал, я пришел к вам. Неужели же вы… Неужели вы не поймете, что должны мы сейчас вместе сделать?
– Это ты зря, Буров. Зачем митинговать? Кроме того, риск мой не так велик. У тебя может ничего не выйти.
– Должно выйти. И не только здесь. Везде должно выйти. И с вашей помощью.
Вездеход, буксировавший наш ажурный излучатель, подошел совсем близко.
– Я настаиваю на решающем опыте, чтобы остальные сорок девять тысяч девятьсот девяносто девять опытов были не нужны, – заключил Буров.
– Подумать только, сколько затрачено на «Подводное солнце»! И все это теперь!.. – почти в отчаянии воскликнул Овесян.
– Важно не сколько израсходовано, а сколько будет сбережено… и спасено, – ответил Буров.
– Он меня подведет! Честное слово, подведет под монастырь! – крикнул Овесян.
Я больше ничего не слышала из их разговора. Они все пошли навстречу вездеходу. Я видела, что из его кабины высунулась Елена Кирилловна.
И тут я подумала: а вдруг ничего не выйдет и наш излучатель не создаст субстанции, не погасит ядерных реакций, подумала, что ни Овесян, ни мама ничем не рискуют, рискует только один Буров.
Я еле дотащилась до вездехода. Про меня все забыли. Елена Кирилловна пошла навстречу Бурову, который все еще ходил с Овесяном. Не знаю, что они еще обсуждали.
Я замерзла и забралась в кабину механика, который ушел на пост управления. Я считала, что Буров и Елена Кирилловна все-таки придут сюда.
И они пришли. Буров говорил:
– Он не мог поступить иначе. Я уважаю его.
– А я уважаю вас, Буров, – сказала Елена Кирилловна.
– Он оказался выше самого себя, выше старой своей позиции. Он рискует всем, что им сделано. Так мог поступить только подлинный ученый.
– Я уверена в вашем торжестве, Буров. Остались считанные минуты.
– Но я не хочу торжествовать с горечью в сердце, Лена… Я хочу в эти последние минуты, чтобы вы простили меня…
– Буров! Буров! Не надо…
– Нет, надо, Лена! Я не хочу никакого торжества, если не буду знать… что ребенка, которого ты родишь, ты будешь считать нашим. Разве я люблю тебя меньше оттого, что ты ждешь ребенка?
У меня сердце переворачивалось от этих слов. Я не знала, куда деваться, а он продолжал:
– Это будет наш ребенок, наш… Кто бы ни был его отцом. Я буду любить, как только способен любить свое дитя.
Елена Кирилловна усмехнулась.
– Лучше займемся излучателем, Буров. Надеюсь, что в своем замысле вы меньше ошибаетесь.
– Что вы хотите сказать?
– Я только ваша помощница, Буров. И я замужем.
Я похолодела: она замужем.
– Кто он? Где он? – спросил Буров.
– Если бы я знала! – вздохнула Елена Кирилловна.
И тут послышался голос академика:
– Эй, на излучателе! Где же вы там? Давай к берегу! Направляйте луч на северо-северо-восток.
Овесян как-то удивительно привычно командовал теперь проведением диверсии против «солнца», которое сам недавно зажег ценой таких усилий.
Я включила вездеход и повела его к берегу, буксируя излучатель. Сосредоточенный Буров шел рядом, нисколько не удивившись, что я – в кабине.
Сейчас все должно было начаться.
Я боялась дышать».
Глава четвертая. Черный гриб
«Не думал я, что мой репортерский каламбур будет всерьез обсуждаться в Совете Безопасности и послужит поводом для того, что потом случилось.
Мой пробковый шлем был пробит навылет. Может быть, было бы лучше, если бы дружественный нам снайпер, засевший, словно в густой роще, в листве баобаба, взял бы прицел чуть пониже…
Окопов в джунглях никто не рыл. Через «проволочные заграждения» лиан и «надолбы» из поверженных исполинов джунглей танки пройти не могли. В душной и пышной чаще солдаты сражающихся армий просто охотились друг за другом, как это испокон веков делали жившие здесь враждебные племена.
Но в джунглях щелкали не только одиночные выстрелы затаившихся охотников, не только трещали автоматы преследователей, не только бухали, разворачивая сцепившиеся корни, заградительные мины, поражая осколками вертлявых обезьян, которые так же кричали и стонали, корчась в предсмертных муках, как и раненные люди… Сквозь непроглядную гущу листвы, лиан, орхидей и стволов со свисающим мхом почти беззвучно, с неуловимым нежным пением летели стрелы…
Я рассматривал их в колчанах простодушных черных бойцов, которым не хватило винтовок. Мне показалось, что наконечники стрел чем-то вымазаны. Я посмеялся, заметив, что не хотел бы оцарапаться о них.
И я пошутил в очередной корреспонденции, что против танков и бомбардировщиков, защищающих права обворованных владельцев рудников и копей, применяется «отравленное оружие». Увлекшись, я даже вспомнил о Женевских соглашениях, запрещающих применение отравляющих средств. А ведь там не сказано, что будто отравляющими могут быть одни только газы, ведь могут быть и… стрелы.
Газеты босса напечатали мою корреспонденцию с самыми серьезными комментариями. Босс сказал, что это была моя лучшая находка. Во всем мире поднялся невообразимый шум.
Командование войск Малой Америки предъявило противнику ультиматум. На следующую стрелу, нарушающую международные соглашения, ответом будет ядерная бомба. В нарушение договора о нераспространении ядерного оружия атомная бомба оказалась у индустриального государства Африки в «результате утечки информации», как сообщали официальные источники.
Совет Безопасности не мог прийти к единогласному решению. Мое имя упоминалось в ООН.
