Он сорвал с лица маску и выкрикнул:
— Этна!
Потом он сел, широко раскрыв невидящие глаза.
Откуда-то издалека послышался гром. Постепенно этот гром превратился в человеческую речь. Из-под самых небес летящие раскаты повторяли его имя.
Сквозь фантомы пьяного бреда проступило живое человеческое лицо и на миг заслонило ужасные видения.
Лицо незнакомца с Высокого Плато. Хит видел каждую черточку этого лица, огнем нарисованную в его воспаленном мозгу.
Квадратная челюсть, твердый изгиб рта, нос с горбинкой, точно ястребиный клюв, белый шрам на белой коже, глаза, как лунные камни, только жгучие, блестящие, длинные серебряные волосы, связанные узлом и скрепленные золотыми цепочками воина.
Руки трясли Хита, ладони били по щекам.
Дракон вопил и хлопал крыльями, но не мог вырвать глаза у незнакомца, поскольку был накрепко привязан к изголовью кровати.
Хит отдышался, содрогнулся в последний раз, всхлипнул и пришел в себя.
Он убил бы этого человека, укравшего у него драгоценные минуты покоя. Он уже изготовился для удара, ибо все посетители Дворца делали вид, что их это не касается, и лишь искоса, со страхом и ненавистью, поглядывали в его сторону. Но заводить драку не стоило: горец был крупным, сильным мужчиной, куда более сильным, чем Хит в свои лучшие дни. Следовательно, оставалось только упасть на койку и покорно наблюдать, как уходят последние силы.
Незнакомец сказал:
— Говорят, ты нашел Лунный Огонь?
Хит удивленно смотрел на него одурманенными глазами и молчал.
— Говорят, что ты — Дэвид Хит, землянин, капитан «Этны».
Хит опять не ответил, внимательно рассматривая причудливую игру света и, тени на стене возле горящего факела.
Хит всегда был тощим и жилистым, а теперь он и вовсе исхудал. Кости его лица страшно выдавались под натянувшейся кожей. В черных волосах и неухоженной бороде пробивалась седина.
Горец внимательно и задумчиво посмотрел на Хита и наконец произнес:
— Я думаю, врут. Никакой ты не Хит.
Хит невесело улыбнулся.
— Очень немногие добрались до Лунного Огня, — продолжал венерианец, — то были люди сильные, бесстрашные.
После долгого молчания Хит прошептал:
— Они были глупцами.
Он обращался не к горцу. Он забыл о нем.
Его темный безумный взгляд был устремлен на что-то, видимое ему одному.
— Их корабли гниют в зарослях травы Верхних Морей. Маленькие драконы склевали их тела.
Хит говорил хрипло, монотонно, рассеянно.
— За Морем Утренних Опалов, за травами и Стражами, за Драконьим Горлом и еще дальше — я видел ЭТО, поднимавшееся из туманов, из Океана-Не-Из-Воды.
Судорога прошла по его телу, исказила изможденное лицо. Он поднял голову, как человек, силящийся вздохнуть, свет факелов заплясал на его лице. Во всей громадной комнате не было слышно ни звука, ни шороха, только тяжелое сопение притихших людей раздавалось тут.
— Одни боги знают, где они теперь, эти сильные, храбрые люди, прошедшие через Лунный Огонь. Только боги знают, кто они теперь. Они теперь не люди, если вообще живы.
Хит помолчал. Глубокая дрожь пробежала по его телу. Он опустил голову.
— Я смог дойти только до окраины.
В полной тишине горец засмеялся.
— Я думаю, ты врешь.
Хит не шевельнулся и не поднял головы.
Венерианец наклонился над ним и сказал громко, чтобы землянин услышал его через расстояние, созданное наркотиками и безумием:
— Ты похож на других, на тех немногих, которые вернулись. Только они не прожили и месяца: они умерли или покончили с собой. А ты, я вижу, зажился!.
Он схватил землянина за плечи и резко встряхнул его.
— Сколько времени ты живешь? — закричал он.
Маленький дракон завизжал, дергаясь на привязи.
Хит застонал.
— В аду, — прошептал он, — вечно.
— Три сезона, — сказал венерианец, — и часть четвертого.
Он выпустил Хита и отступил назад.
— Ты никогда не видел Лунного Огня. Ты просто знал, что нарушавшие табу живут на всем готовом до тех пор, пока их не настигнет кара богов!
Он бросил чашу, разбил ее, и пузырящаяся золотистая жидкость разлилась по полу лужей с тяжелым запахом.
— Ты этого хотел! Ты знал, как скрасить остаток своей тупой жизни!
Во Дворце Всевозможных Наслаждений послышалось тихое злобное ворчание.
Затуманенные глаза Хита различили квадратную жирную тушу приближавшегося Карлуны. Больше чем три сезона Карлуна повиновался традиционному закону — кормил и поил парию, который был посвящен гневу богов, ревностно хранящих тайну Лунного Огня. Теперь Карлуна был полон сомнений и очень зол.
Хит громко захохотал. Он слишком мало выпил сегодня, и это сделало его безрассудным и истеричным. Сидя на койке, он смеялся им в лицо.
— Я был только на краю, — сказал он. — Я еще не бог. Но я уже не человек. А если вам угодно получить доказательства — пожалуйста!
Он встал, привычным, как дыхание, движением отвязал маленького дракона и посадил его к себе на голое плечо.
Минуту он стоял покачиваясь, а затем двинулся через комнату — медленно, неуверенно, но с упрямо поднятой головой. Толпа расступилась, освобождая ему проход, и он шел в полной тишине, кутаясь в те немногие обрывки достоинства, что еще имел, пока не подошел к перилам, где и остановился.
— Погасите факелы, — приказал он, — все, кроме одного.
— Не надо, — нерешительно возразил Карлуна. — Я верю тебе.
Теперь всех присутствующих охватил страх и невесть откуда взявшееся, почти болезненное любопытство. Люди поглядывали по сторонам, размышляя, куда бы убежать, но никто не покинул зал.
— Погасите факелы, — повторил Хит.
Незнакомец протянул руку к ближайшему факелу и окунул его в ведро. Вскоре все огромное помещение погрузилось в темноту, лишь в дальнем углу чадил один-единственный факел.
Хит облокотился на перила и уставился в жаркую индиговую ночь.
Густой туман поднимался из Моря Утренних Опалов. Он полз над грязью и перемешивался с болотными испарениями. Хит жадно вглядывался в туман. Голова его запрокинулась ввысь, тело напряглось. В страстном порыве к чему-то невидимому он возвел руки.
— Этна, — шептал он. — Этна!
С ним произошла почти неуловимая перемена. Куда девалась эта пьяная, изможденная развалина? Он стоял прямо и твердо, мускулы на его тощем костяке красиво напряглись.
Лицо его тоже изменилось. Теперь оно дышало мощью. Темные глаза горели таким глубоким огнем, пылали таким нечеловеческим светом, что присутствующие могли бы поклясться, будто видят нимб над его головой.
