– Шампанское, говорите, – усмехнулся бессменный редактор литгазеты. – Мы тут горькую пьем. А она с шампанским! Ты – не поэт, ты – поэтесса (иронично). И вообще, бросьте вы свою Цветаеву. Бродского нужно читать. БРОД-СКО-ГО!
Бродский перевернул в ее жизни многое. Но не о нем она вспомнила сейчас в лучах яркого света, точнее, не о гении поэзии как таковой, а о чувственности. Есть у него одно стихотворение «Дебют»:
… «и пустота, благоухающая мылом,
ползла в нее через еще одно
отверстие, знакомящее с миром».
То есть про «ключ, ошеломленный первым оборотом» все понятно. Но как мог мужчина ОЩУТИТЬ то, что ему не дано ощутить от природы?
Ей было тогда шестнадцать. А когда девочке шестнадцать, единственное, о чем можно думать – как поскорее стать женщиной, разрушить стенку, преграждающую путь в этот мир. И неважно, кто он, хоть первый встречный. Важно, чтобы тот, кто станет действительно первым, утратил врожденный мужской шовинизм, узнав, что право собственности давно просрочено, и они оба – абсолютно равны в победах и поражениях. Ночь, море, пляж. Когда она вошла в воду и поплыла, то почувствовала себя сосудом, заполняющимся водой изнутри. Воды было столько, что казалось, вот-вот утонет… Прошло много лет, но ощущение сосуда с водой осталось. А Бродский смог это почувствовать внутри себя. Потому что поэт – вне пола, вне возраста, вне времени и пространства. Он сосуд, переполняемый энергией, хлещущей из бытия и наполняющей вечность.
Почему в зале Суда ей вспомнилось именно это? – спросите вы. Потому что миром движут две силы: Эрос и Танатос. Только они питают человеческую душу. Остальное все – придумано, посторонне и потусторонне. Остальное – всего лишь сублимация и перевоплощение. Только эти две силы порождают весь спектр человеческих эмоций во всем его разнообразии. Искусство питает любовь и, скорее, неразделенная, чем счастливая. Науку, политику, бизнес … – страх смерти, страх уйти неузнанным, желание предотвратить и то, и другое. Обе силы – внутри каждого из нас, а не снаружи. ЗНАТЬ! Именно знать, ощущать, понимать, а не догадываться и верить. Чужие чувства – как свои. Проникновение. Тайное знание взамен слепой веры.
….Резь в глазах усиливалась. Белая слепота.
«Можно я все-таки хоть на мгновение отведу взгляд и опущу голову?», – снова подумала Полина.
– Нет. Нужно смотреть в небо, а не падать внутрь себя, как на дно темного пустого колодца. Ты ни во что не веришь, тебе все нужно знать наверняка. Все началось еще в детстве: признания в любви в розовых конвертиках в портфеле и шпионские игры в учительской (прокрасться, пока никого нет, и сверить почерка по тетрадкам с сочинениями или контрольными). Ты точно знала, кто пишет (нельзя было не заметить), но всегда хотела счастья НАВЕРНЯКА. Но человек либо знает, либо верит. Объединяет только вера. Знания – провокаторы одиночества (жаль расплескать, разбить, потерять, растратить, раздарить), поэтому и в твоих записных книжках пустота и ветер свищет по страницам. Творчество, как любовь, – физическая потребность организма. А любовь строится на вере. Хотя мы не отрицаем, что большинство людей проживут долгую и наполненную жизнь – без любви. Но можно ли ее считать счастливой?
– Счастливый конец? Двое слились в поцелуе, произвели на свет еще одного не ведающего, но верящего всему, что ему говорят? И так до бесконечности? Вопросы без ответов? Еще один розовый бульварный роман в лотке у метро? Я не смогу поставить его рядом на полку с МОИМИ, вернее, с ИХ книгами, то есть с теми, которые храню на ней сейчас. Да, вся «история искусства – это история страданий тех, кто его создавал»![46] А они ЗНАЛИ, что делают. Утопичность веры в том, что она слепа. Невозможно поверить в то, к чему нельзя прикоснуться или хотя бы увидеть. Невозможно всю жизнь носить розовые очки, так ни разу и не разбив их.
– Ответ не принят! Снова размышления без начала и конца! Не мозг верит – душа. Мозг – всего лишь ограниченное количество клеток серого вещества, душа – бесконечна. Нужно закрыть глаза и поверить. Хотя бы себе.
– И все?
– Все!
Полина крепко зажмурилась. Где-то в глубине сознания заплясали розовые, голубые, желтые солнечные зайчики – блики разноцветных витражей.
– Не сольются! Не существует копии души,[47] – выдохнула она. – Счастье для него – эшафот для нее. И наоборот: то, к чему она так стремится, он считает ссылкой и изгнанием. Каждый последующий плен – хуже предыдущего. Можно с легкостью сменить одного хозяина на другого, но свободу на рабство – не хватит сил. Утопичность любви заключается в том, что один человек не способен заменить собой весь мир. Да, можно влюбиться, упасть друг в друга, забыть обо всем, но лишь на время. А потом проснуться вместе одним воскресным утром и начать переделывать друг друга, подгонять каждый под свой мирок, пожирая свое и наше время. А мне нужен не мирок, а МИР, понимаете? Мне нужна вечность, а не время, пусть даже в Аду. Люди не могут принадлежать друг другу. Им стоит выбрать свободу, а не счастье. Потому что хэппи-енд – это все-таки end, без права на перемены. Счастье всегда статично и … бесплодно. А жизнь – есть движение. Я не хочу насытиться, деградировать и начать выращивать капусту в огороде, как все они. Мне нужен другой финал.
– Какой?
– Я не знаю. Финал всегда открыт. Если вы скажете, что конец истории предрешен заранее, то она перестанет быть моей. Какой смысл продолжать писать, если ничего нового я уже не открою? Я пишу, чтобы познать себя, а не слепо уверовать в «Божий дар». И чем больше я теряю в жизни, тем больше обретаю в себе. Мне уже трудно остановиться. Мне НУЖНЫ голод и жажда, которые НИКОГДА не утолить. Боюсь, моя история – это история войн, потерь и поражений.
Снова резь в глазах и белая слепота. Как тихо! Полине показалось, что слух заменил ей зрение. Она слышала пыль, струящуюся в ярком солнечном свете.
– Хорошо, пусть будет так. Мы хотели помочь, но вы не способны внимать слову. Мы вызовем вас на Костер Времени.
И Белые плащи исчезли. Она снова осталась одна посреди огромного пустого зала. И только солнечные лучи протягивали ей руку, но сквозь резные разноцветные витражи, понарошку. Все – обман.
Влад, ты сказал: «Финал всегда открыт. Только ты сама сможешь написать его вчистую».
Но если тебя все еще нет здесь, в зале Суда, значит, и ты – врешь…
* * *
– People come and go, stop and say hello,[48] – хрипло откашлявшись, запел Руслан в микрофон. После чего последовал пронзительный звук ненастроенного усилителя – как гвоздем о стекло.
Полина болезненно сжалась, так и не сумев отхлебнуть остывший кофе из чашки. «Джаз-кафе» в полуденное время пустовало: ни посетителей, ни даже официанток или бармена. Наплыв любителей музыки минувшего столетия начнется под вечер, а пока Руслан истязал гитару и микрофон, репетируя.
