Однажды Полине пришлось присутствовать в церкви при отпевании человека, которого она не знала при жизни (дальний родственник, дань уважения, ритуал, традиция…). Когда горя нет, неизменно начинаешь наблюдать за теми, у кого оно есть. Что есть для людей вера? Неужели кто-то на самом деле верит в то, что «мы расстаемся, чтобы встретиться уже навсегда»? Маленький человечек размахивал кадилом и шептал странные слова, плакальщицы тоненьким голоском пели о загробном мире. Полина смотрела на них и думала, что для них это такая же работа или призвание. Они верят, но… Каждый день они приходят в церковь, и все повторяется снова, снова и снова. Повторение вносит обыденность в священнодействие, превращая его в обязательный ритуал. Все происходящее напоминало театральное представление. Мы не встретимся, потому что нет ничего за пределами смерти. И они это знают, но боятся не встретиться, боятся великого НИЧТО, пустоты после естественного процесса умирания и лечат себя самообманом. Почему нет одиннадцатой заповеди? Потому, что она бы звучала: «Не лги себе!».[43] Самая красивая и самая страшная ложь – во спасение.
А между тем, это Солнце умирает и возрождается на кресте, это оно несет жизнь на Землю, а Конец света в первоисточниках имеет точное значение – «конец эры».[44] Обожествление сил природы и мифотворчество было свойственно человеку во все времена. Никто не придет карать за грехи, просто мир изменится и изменит сегодняшним идеалам. Попробуйте объяснить это людям, кающимся даже в том, в чем невиновны, и по сути не живущим, а заморозившим свою жизнь в ожидании Конца света! «Если Бог существует и сотворил этот мир, то неизвестно КТО его сделал таким несправедливо пристрастным, где мы не можем быть счастливы. Если помимо этого он сотворил еще и счастливый тот свет, тогда зачем ему понадобился этот?».[45]
Святое писание – всего лишь знаки и символы, начертанные ЛЮДЬМИ! И даже не свидетелями происходящего, ибо сей миф создавался много позже описываемых в нем событий. Что происходит с мифом? Он передается из уст в уста – искажается, забывается, приукрашивается, насыщается личностью сказителя, затем записывается – пишется и переписывается, затем интерпретируется – чаще всего неправильно. Что, собственно, остается в итоге? Красивая притча, обрекшая на двух-трех (сколько еще?)…тысячелетний страх и необоснованные обвинения, лишившая возможности свободной любви и счастья жить без оглядки миллиарды слепо несведущих (или сознательно отказывающихся знать?) людей.
Все, что у человека есть на Земле – тело, душа и время, и он вправе и должен делиться этим с другими. Что такое порок? Желание наслаждаться и дарить наслаждение другим. Что такое благодетель? Желание ограничивать себя во всем, загонять в рамки, – и попутно лишать радости и сажать в ту же тюрьму своих близких. Абсурд? Нет, всевидящее око, правящее нами, но только земное. В мире существуют три великих религии, но если буддизм – это философия покоя, созерцания и невмешательства, то христиане с мусульманами будут биться за мировое господство и порабощение умов вечно, независимо от того, сколько и чьей крови уже пролилось и еще прольется. Хотя им всего-то навсего нужно, чтобы люди думали, чувствовали и поступали, как один. Мужчины всегда заняты войной и политикой вдали от дома, но по возвращении их должен ждать горящий очаг и приготовленный ужин. Поэтому сначала образ девы, а затем сразу образ матери, просто любящая женщина – вне закона, ведь горячее сердце не умеет ждать. Правителям нужно отправить мужчин на войну, поэтому Крестовый поход вечен, меняются лишь полководцы. Им нужна предсказуемость стада, возможность держать в повиновении миллиарды человеческих душ. Чем же тогда религия отличается от политики, а вера от розовых очков, которые ей всучили вместе с повесткой в Суд?
Если Бога придумали люди, значит, нет никаких «Божьих даров» для избранных. Писатель может быть сколь угодно бездарен, но если он ЖАЖДЕТ писать и несет ответственность за свои слова, он – ПИСАТЕЛЬ. Художник – не тот, кто в муках рождает шедевры, но тот, кто не мыслит и дня, чтобы не держать в руках кисть. Музыкант – тот, кто слышит музыку даже во сне. Лучшая любовница – не обязательно красива, но та, что любит, хочет вас и восхищается вами. Жизнь – не долг, но желание жить. И здесь уже нет места вере, ведь она накладывает вето на любые неоправданные желания и темные страсти, бьющиеся внутри каждого ЖИВОГО существа и делающие его таким непохожим, уникальным. Рай – это и есть хеппи-енд, слегка упрощенный Бродвейскими мюзиклами и бульварным чтивом. Единый, одинаковый для всех непохожих и уникальных. Конечная станция, полная остановка. Нулевой километр.
…Конечная остановка. Подвыпивший отец с маленькой дочкой ждут автобус. Она обнимает его колени – выше дотянуться не может, слишком мала, – и спрашивает: «Папа, а зачем звезды светят?» У нее над головой морозное звездное небо – бесконечный шатер Вселенной. Она спрашивает: не отчего, не почему, а именно ЗАЧЕМ? «Не знаю, – икнув, отвечает отец. – Не мы их создали, светят и пусть себе светят». Догадываетесь, каким будет следующий ее вопрос? ЗАЧЕМ МЫ ЖИВЕМ? «Не тобой жизнь дана, живи и терпи», – отмахнется от нее мать, переворачивая на сковородке подгоревшие котлеты…
…Образы, мысли, воспоминания, осколки мечты с невероятной скоростью возникали и тут же таяли в ярком свете. Калейдоскоп эмоций. Теперь она поняла, что имел в виду Влад…
…Был одинокий период в жизни, когда клубная жизнь и разговоры о гаджетах уже надоели. Когда пытаешься читать людям стихи, они отворачиваются от тебя со странной брезгливой гримасой, словно ты подхватил какую-то постыдную заразу. И продолжают обсуждать гаджеты. Полина отправила стихи по почте в Литературную газету, и ее пригласили посетить редакцию.
– Опубликуем в разделе «Антология», где молодежь неоперившуюся печатаем, – сказали ей. – Но для этого необходимо посещать наши литературные вечера. А то слушателей совсем нет. Сами пишем, сами читаем.
Она пришла на чтения, соврав на работе, что трубу прорвало дома. Люди собрались разные: от редакторов той же литгазеты и непризнанных поэтов с извечной фразой: «Поди попробуй – заслужи Дантеса!» до депутатов, которые сетовали, что, мол, вместо того, чтобы думать о судьбах России на совещаниях, пишу любовную лирику в блокнотик. Вызвали на круг. Прочла что-то детское из разряда: «Я люблю! И в шампанского брызгах вижу твой чистый внутренний свет».
– Шампанское, говорите, – усмехнулся бессменный редактор литгазеты. – Мы тут горькую пьем. А она с шампанским! Ты – не поэт, ты – поэтесса (иронично). И вообще, бросьте вы свою Цветаеву. Бродского нужно читать. БРОД-СКО-ГО!
