Ага. И уж заодно не думать о белой обезьяне.
– Лизанька, – бормотал я, медленно сходя с ума. – Настенька…
Случались в моей жизни ночи и похуже этой, но то было давно и прочно подернулось дымкой спасительного свойства человеческой психики – забывчивости. Что прошло, то будет мило, справедливо утверждал Пушкин. Но что еще не прошло, то порой хуже испанского сапога. К рассвету я дошел до ручки. На стены бросаться не стал, но на что-нибудь одушевленное – бросился бы и порвал. Хорошо, что меня не потянуло бродить по улицам.
Настасья родила в пять. Мальчика, как и было установлено задолго до. Три восемьсот. Пятьдесят четыре. Роды прошли без серьезных осложнений.
Явился заспанный сосед снизу – его разбудили мои прыжки и вопли.
В одиннадцать утра, успев привезти Настасье охапку роз и сладости, поглядев из-за стекла на моего сына, счастливый и одуревший от бессонницы и волнений, я начал думать, чем бы мне заняться, и, конечно, придумал. Сумка отяжелела, в ней звякало. Стоп!.. А с кем? Я попытался вызвонить кое-кого из старых приятелей, но безуспешно: все были на службе. Вот так всегда с теми, кто вечно торопится, – я себя имею в виду. Нет у них друзей, одни приятели, а приятель тем и отличается от друга, что не бросит все и не помчится, чтобы помочь тебе в важном деле. Что ж, прикажете пить в одиночку? Это моветон и алкоголизм.
Ладно! Когда нет соломинки, утопающий хватается и за хвоинку. Я позвонил Магазинеру. Лучше он, чем пустая квартира.
– Понял, – сказал он, не тратя лишних слов, но все же не удержав в горле смешок. – Буду через полчаса.
Деловой человек. Обошелся без глупых шуток.
Я вымыл посуду и накрыл на стол. В центре его ракетно возвышались коньяк, крымское сухое вино и текила, однако я всегда предпочитал обыкновенную русскую водку. В полевых условиях предпочтительнее глотнуть коньячку из фляжки, но уж если стол, то подавай мне водку под огурчик и пирожок. Еще лучше бы, конечно, глотнуть не водки, а настоящего хлебного вина двойной перегонки, пропущенного через древесный уголь и настоянного на смородиновых почках, ну да перебьюсь. За неимением гербовой пишут на чем угодно. Даже на манжетах, как английские аристократы.
Их можно понять. На подштанниках было бы труднее.
Искушение немедленно принять внутрь стопку-другую, не дождавшись собутыльника, беспокоило меня все сильнее. Чтобы отвлечься, я, мысленно взяв себя за шиворот, вернулся к прежней задаче и разобрал действия нашей группы в Южно-Американском отсеке – не упустили ли мы чего-то важного?
Вроде нет. Пожалуй, при моем уровне информированности я мог довольно твердо заявить: нет. Никаких особых странностей в событиях, сопровождавших Колумбийский импакт, я не отметил, если не считать того, что астероид грохнулся о Землю как раз в той местности, где шла, причем нормально развивалась, армейская операция. Случайность? Похоже, да. Недавний Васюганский импакт случился там, где никаких наркобаронов не существовало со времен палеолита, а последними вооруженными формированиями, не подчинявшимися верховной власти, были отряды красных партизан. Так что я успокоился на этот счет и стал думать дальше.
Не над той задачей, что дал мне генерал Марченко, – над другой.
Более увлекательной, более глобальной и уж наверняка более важной.
В том, что рано или поздно мы (в широком смысле «мы») поймем, за что нас колошматят, я нисколько не сомневался. Нужда заставит. Ну а если мы окажемся настолько тупыми, что будем не в состоянии докопаться до истинной причины, – чужие подскажут. Либо как-нибудь косвенно, либо вернутся к практике радиопосланий. Ведь не хотят же они, в самом деле, забомбить нашу цивилизацию до смерти? Ясно, не хотят. Если бы хотели, то уж давно забомбили бы. Им нетрудно.
Беря за основу наиболее популярную гипотезу и выражаясь несколько фигурально, им надо, чтобы дворовый бобик развился в более высоко организованное существо. Команды «апорт», «лежать» и прочие мы уже выполняем на «отлично». Теперь чужие хотят, чтобы бобик понимал, что от него требуется, без слов. Делай, скотина, качественный скачок!
Допустим, мы его сделаем. А дальше?
Умный бобик – все равно бобик и ценится за послушание больше, чем за ум. Робинзон был добр к Пятнице, но не уравнял его с собой в правах. Годимся ли мы на роль благодарного дикаря? На роль прирученного и выдрессированного дикаря, готового без лишних слов умереть за белого господина?
Кто-нибудь, может, и да, но я – определенно нет. За науку спасибо, за Экипаж – большое спасибо, но подчиняться чужим добровольно и радостно – это уж извините. Ну разве что чужие аргументированно докажут, что их цели совпадают с нашими.
До сих пор они как-то не очень обременяли себя доказательствами…
Но даже если наши цели и совпадают до четвертого знака после запятой – кем мы станем в галактической войне или какой-нибудь иной неприятности, из-за которой крупные игроки обратили на нас внимание? Это же вполне ясно – разменной монетой, больше ничем.
Скажу еще раз: я искренне и без всяких натяжек благодарен чужим за Экипаж. Человеческие джунгли наконец-то обрели структуру, определяемую чем-то бо́льшим, нежели выгода отдельных лиц, и люди стали больше походить на людей, чем на бесшерстных обезьян. Появилась твердая уверенность: мы не угробим сами себя. Выветрилась из голов зловредная, искусственно насажденная чепуха, будто бы личная свобода превыше всего. Превыше чего? Может быть, превыше безопасности для моей жены и сына? Это уж наверняка нет, хотя свобода, конечно, хорошая вещь. Вопрос в том, какая именно свобода мне нужна и какова цена за нее.
Не был бы я воспитан Экипажем, все равно считал бы: так и надо. Памятью о прежней жизни понял бы и уверовал: все идет правильно. Во всех иных вариантах мы не продвинулись бы так далеко, а потери наверняка были бы выше. Но если чужие полагают, что мы им должны, то их ждет разочарование. Лично я с удовольствием отдал бы им долг хорошеньким астероидом! Не трехсот-четырехсотметровым, а глыбиной размером этак с Эверест! Да в нервный центр их цивилизации! Нате, кушайте, благодетели! Получите подарок от благодарных воспитуемых! Вкусно?
Мечты, мечты… А в реальности придет время – и нас заставят делать то, что надо им, а не нам. Упремся – сделают нам больно.
Потом очень больно.
Потом нестерпимо.
И мы сломаемся. Сдадимся. Мы подчинимся, затаив обиду и злость, мы станем мечтать о мести – и будем служить чужим. Мечты и зубовный скрежет не наказуемы – наказуемо непослушание.
И где выход?
Если разобраться, выход был – очень далекий и не очень реальный, но был. Стать сильнее чужих. Готовиться исподволь, вертеться ужом, научиться обманывать «белого господина» – и рано или поздно навалять ему по полной программе. Скорее поздно, чем рано, учитывая разницу в технологиях, однако «поздно» – это все-таки не «никогда». Может быть, лет через сто-двести. Может, еще позже. Жаль, люди столько не живут, и не увидеть мне, чем кончится дело.
Но начать – можно.
Тут дверной звонок исполнил первые такты арии Хозе из оперы Бизе – пришел Магазинер. С коньяком и зачем-то с букетом георгин.
– Этим не закусывают, – сумел кое-как сострить я и пошел искать вазу. – А коньяк не нужен, у меня есть.
– Такой? – Магазинер самодовольно предъявил этикетку.
– Хуже, – был вынужден признать я. – Ладно, ставьте на стол, я сейчас.
Когда я вернулся, рядом с пузатой бутылкой лежал карманный магазинеров комп.
– Э, нет! – запротестовал я. – Этим тоже не закусывают. Долой.
– Понимаю, – с улыбкой сказал Магазинер. – Ладно, потом как-нибудь покажу, что я насчитал…
Ну не сволочь, а? Не успел он спрятать комп в карман, как я уже страстно желал узнать, что нового открыла миру его головоломная математика.
Ну, нет! Не время для нее и не место. Потом разберусь, какими выкладками он намерен осчастливить Сорокина. Возможно, придется потратить несколько дней, чтобы понять его расчеты, – в математике Магазинер сильнее меня, хоть я и не собираюсь признавать это вслух. Мое дело – эксперименты, пусть даже поставленные не мной, а Природой и к тому же в одном наблюдаемом эксперименте, какова наша Вселенная… Но сейчас мне просто надо выпить. Этого не традиция даже требует – организм. А ему виднее.
Первую – коньячку, так уж и быть. Но потом только водку.
Мы выпили за молодую мать, выпили и за сына. Потом – по настоянию Магазинера – за меня, молодого отца.
– Имя сыну вы уже нашли?
– Конечно. Иван.
– Ага. Иван Фролович, – раздумчиво произнес Магазинер, пошлепав зачем-то толстыми губами, как будто пробовал на вкус это имя собственное.
– Не нравится? – насторожился я.
– Ну почему сразу не нравится? Отторжения не вызывает, это точно, но, по-моему, к отчеству Фролович можно было подобрать что-нибудь более звучное. Фрол – короткое энергичное имя, но произведенное от него отчество… гм… что-то в нем не так, совсем чуть-чуть. Вы не находите?
