– Приеду к пяти.
– Тогда увидимся. – И он повесил трубку. На этот раз – никакой музыки, только тишина.
Я поглядел на часы. Потребовалось всего-то семь минут, чтобы закончить с основными делами. С одной стороны, меня разбирала заслуженная гордость за собственную предприимчивость и быстроту. С другой, оставалось еще несколько часов до встречи с Винсом, а деваться было некуда (не возвращаться же в свою адскую гостиницу на другом конце города). Я тяжело вздохнул и покачал головой. Впервые в жизни я осознал и оценил истинную радость работы – всегда есть куда пойти! А после нее – домой, каким бы убогим он ни был. Теперь у меня не было ни того, ни другого, и я по-настоящему это ощущал. Мои бездомность и безработность становились непосильной ношей. Но сидеть на парковке с включенным двигателем было нельзя: так недолго умереть от выхлопных газов или от скуки. Да и к тому же нечего попусту тратить бензин, он и так стоит дорого.
Некоторое время я размышлял, не вернуться ли в библиотеку, но отказался от этой цели. Может, начать все-таки свой ресторанный марафон? Я, конечно, только что поел, но ведь это всего лишь суши. Наверняка проголодаюсь через полчаса. Или так бывает только после японской еды? А может, риса вообще? Хотя нет, пожалуй, от глутамата натрия[28], но в суши его не добавляют… Короче говоря, голоден я не был, а обжираться для проформы – дело неблагородное. Я глянул в окно. Пейзаж не изменился: все та же парковка торгового центра.
Неужели, кроме как в библиотеку, пойти мне больше некуда? Покуда я сидел в изоляторе, свобода была моей голубой мечтой. Но реальность, как всегда, оказалась иной. Вот она – свобода: бездельничать на парковке или торчать в библиотеке. Я попытался приободриться мыслью о том, что могу вернуться в гостиницу или поколесить по городу, но безуспешно.
Вздохнув, я сдвинул рычаг на коробке передач и поехал в библиотеку. Обратная дорога до шоссе ЮС-1 и библиотеки заняла минут двадцать. Здесь ничего не изменилось, разве что парковочное место у самой библиотеки кто-то занял. Как и все остальные места. Несколько минут я колесил по району, пока не смог пристроиться у подножия холма возле какого-то яхт-клуба. Я собрался было бросить монетки в парковочный счетчик, как вдруг заметил, что он не работает: таймер показывал, что осталось еще пять минут, но стрелка не двигалась. Счетчик, который всегда показывает, что у тебя еще пять минут! Вот так повезло! Что ж, значит, мне наконец-то улыбнулась удача.
Я поднялся по холму и зашел в библиотеку. И снова удача: мое место у дальнего окна было по-прежнему свободно. А мир не так плох, как кажется! Некоторое время я просто листал неинтересные журналы, просматривая до боли скучные истории. Потом нетерпеливо посмотрел на часы и обнаружил, что прошло лишь четверть часа. Я замер. По ощущениям, минула уже целая вечность. Отложив журналы, я встал, намереваясь найти чтиво поосновательнее. Тут мне подвернулись книги с картинками. Я остановился на истории искусства, обложка которой хвалилась двумя с половиной тысячами фотографий, запечатлевшими все – от наскальной живописи до современного искусства. Двадцать пять сотен картинок можно растянуть надолго, даже в такой тягучий день.
Я взял книгу и устроился поудобнее. Иллюстрации я разглядывал медленно, но не просто чтобы растянуть время. Мне всегда нравилось искусство. Во-первых, некоторые произведения в самом деле красивы и понятны. Во-вторых, даже если они непонятны, то взгляду чаще всего есть за что зацепиться: за какую-нибудь эмоцию или яркую краску. В подвернувшейся мне книге было немало религиозных изображений, многие из которых были чрезвычайно жестоки. Особенно мне понравились святые с кровавыми ранами. Кровь у них почему-то течет, а не хлещет (но ведь она обычно чертовски непредсказуема), однако лица выражают истинную муку. В общем, просто прелесть. Я по-новому взглянул на религию. Признаться, меня всегда забавляло это непреклонное упорство смешивать веру в Бога с какой-нибудь кровищей. Волей-неволей задумываешься: а не примкнуть ли к какой-нибудь церкви? Столько забавных издевательств, особенно над святыми! Я бы отлично влился в компанию: стал бы Декстером – Создателем Святых. Жаль, что все не так просто. Я не в состоянии отсидеть без смеха ни единой проповеди. Нет, серьезно: как вообще в такое можно верить? К тому же при моем появлении алтарь наверняка взлетит ко всем чертям.
Что ж, по крайней мере религия иногда может порадовать такими вот красивыми картинками – а это уже неплохо. За ними я скоротал какое-то время, а без четверти четыре отправился на встречу. Может, не в религиозном экстазе, но по крайней мере с хорошим настроением.
Винс Масука жил в небольшом доме на севере Майами, в тупике возле Сто двадцать пятой улицы. Дом был бледно-желтого цвета с сиреневыми полосками по краям. М-да, впредь стоит быть разборчивее в знакомствах…
Во дворике росли пара аккуратно подстриженных кустов и множество кактусов, а выложенная булыжником тропинка вела к крыльцу дома. На подъездной дорожке стоял автомобиль: хороший знак – значит, Масука все-таки ушел с работы вовремя.
Когда я позвонил в звонок, дверь тут же открылась. За ней стоял Масука – весь бледный и потный. На секунду я решил, что он сильно отравился, и мысленно встревожился за самого себя, ведь ели мы в одной закусочной… Но тут вдруг Масука крепко схватил меня за руку и втащил в дом. По его тираде я понял, что он на грани нервного срыва.
– Декстер, господи, ты не поверишь!.. Боже мой… Я даже не знаю, как… В смысле, матерь божья, мне нужно присесть… – И он рухнул на очень красивый и стильный шезлонг, утирая лоб салфеткой.
– Вот и ладненько, – сказал я бодро. – Файл у тебя?
Винс возмущенно моргнул, словно я не уделил его состоянию должного внимания.
– Андерсон был прямо там!.. В смысле, он чуть меня не увидел! С файлом!
– Чуть? – переспросил я. – Но ведь не увидел, так?
– Нет… – Винс мучительно вздохнул. – Но, матерь божья, он был за этим… как его… за шкафом, который у нас там на кухне. Помнишь?…
– Винс, файл у тебя?
Он закивал:
– Ну конечно. А я о чем?
– Не знаю.
– Он у меня тут. – Масука махнул потной и слабой рукой на странный желтый журнальный столик. Ножки у этого стола были в виде жирафьих шей, а ручка на одном из шкафчиков – как хобот у слона. Отвлекшись от этого странного объекта, я заметил на столешнице папку. Подошел к ней спокойно и взял ее, превозмогая нетерпение. Пролистал страницу за страницей. Винс хорошо постарался. Здесь имелось все, начиная с рапорта о первичном происшествии. Каждая бумага, затрагивавшая конкретный аспект расследования, – все, как того требует наше Правосудие. Даже невооруженным глазом было видно, что все подписи в документах подделаны – причем одним и тем же неряшливым почерком. И по некоему божественному совпадению почерк этот чрезвычайно походил на почерк детектива Андерсона.
