Внезапно послышался какой-то шум, потом он повторился – как будто в тишине номера металлом скребли по металлу. Замок провернулся, опустилась ручка двери. Алекс вскочил с кресла и едва не бросился вперед, но остановился и взглянул на часы Алексея. Как раз наступило время, когда горничная должна стелить постель. Он вернулся в кресло и принял как можно более беспечный вид, как будто ожидал этого визита.
– Прошу прощения, – послышался мужской голос, сопровождаемый негромким стуком по дверному косяку.
– Да? – отозвался Алекс, не поднимая головы. А когда поднял, то был просто потрясен, поскольку видел в материалах Христенко фотографию Андре Робеспьерра.
Робеспьерр по-прежнему стоял в дверях. Во взгляде его явственно читалось и одобрение, и снисходительность. Тот же странный коктейль чувств присутствовал и в его тоне, когда он продолжил говорить:
– Я как раз собирался поужинать и тут вспомнил, что мы с вами живем в одном отеле. Мой номер на седьмом этаже. Простите, я вас не отвлекаю?
– Ну что вы, разумеется, нет.
– Вы ожидали, что я вступлю с вами в контакт?
– Да, но не таким образом.
– Но все же вы ожидали нашей встречи?
Алекс разглядывал высокого худощавого человека. Этот могущественный финансовый воротила в свои шестьдесят четыре года выглядел страшно изможденным, одежда висела на нем, как на вешалке. С виду он казался очень хрупким, особенно учитывая легкую проседь, выпирающие скулы и узловатые, длинные, тонкие пальцы человека, страдающего артритом. Тем не менее Алекс знал о нем, одном из богатейших людей в мире, достаточно, чтобы тот произвел на него впечатление.
– Да, – ответил Алекс.
Робеспьерр с легкой улыбкой заметил:
– У вас голос типичного банкира, в отличие от меня, хотя у нас общие финансовые интересы.
– «Евро-Свисс»? Да, этот банк мне знаком.
– Равно как и ваш – мне, господин Филиппов.
Посетитель прикрыл за собой дверь.
– Позволите присесть?
– Разумеется. Гость сел, скрестил ноги и обвел взглядом номер.
– Партнеры по бизнесу сообщили мне, что на предстоящей встрече вы намерены голосовать против. Это правда?
– Да, правда, – отозвался Алекс, в упор глядя на финансиста.
– Со мной сопровождающий. Он ждет в коридоре за дверью. Но я подумал, что нам с вами лучше побеседовать приватно, как банкиру с банкиром.
* * *
Елена не имела ни малейшего представления о том, что ее пытают. В сущности, она вообще ни о чем не имела представления, поскольку ничего не чувствовала. По словам врача, объяснившего все Юсуфову, суть процедуры состояла в том, чтобы лишить человека всех природных чувств: зрения, осязания, слуха, обоняния и вкуса. Сейчас женщина пребывала в бездонной пустоте. Подобная техника в прежние времена иногда использовалась в психиатрии, при этом пациенты подвергались шоковой терапии в емкости с водой. Но это было слишком грубо, и с тех пор наука ушла далеко вперед. Елена понятия не имела, что она, обнаженная, лежит в контейнере с тепловатой грязью, по температуре точно соответствующей температуре ее тела. Ее руки и ноги были широко разведены в стороны и зафиксированы ремнями в неподвижном положении, тело почти полностью погружено в грязь за исключением лица, чтобы она могла дышать. В помещении царила абсолютная темнота, даже тоненький лучик света не пробивался снаружи.
Елена, напичканная лекарствами, не могла.произнести ни слова, хотя, придя в себя после глубокого забытья, и пыталась заговорить. Правда, она не была уверена, удалось ли ей это сделать… Впрочем, как и ни в чем другом. Однако никакая наука не могла заставить ее перестать думать, чем она и занялась, как только вернулось сознание. Жива она или нет? С уверенностью этого сказать было невозможно. «Может быть, смерть выглядит именно так?» – спросила она себя. Может быть, на Лубянке ее отравили, когда она попросила чашку чаю, ожидая, когда Юсуфов попросит ее помочь опознать человека, за которым он якобы следил. Впрочем, чай на вкус был самым обычным, а потом она ничего не помнила вплоть до настоящего момента.
«Так, может, я и в самом деле мертва? – снова задала себе вопрос Елена. – Может, именно так и выглядит потусторонний мир – абсолютное ничто, где ты полностью лишен всех ощущений и чувств, не чувствуешь ни боли, ни удовольствия, словом, ничего, кроме подвешенного состояния. Может, Господь уже переговорил со мной и наградил этим ощущением абсолютного покоя?»
Но почему же тогда она сохранила способность мыслить? Ведь Елена помнила связного в метро, платье от Оскара де ла Рента, которое хотела купить, как и то, что Алексей до сих пор так и не позвонил. Но ведь если она спокойно думает о подобных вещах, то как же она может быть мертвой?
«Погоди-ка, – одернула она себя. – Но ты ведь дышишь!» В этом она была уверена. А если так, то тело сохранило и другие функции. Придя к такому выводу, она попыталась пошевелить руками, но ничего не почувствовала. То же самое оказалось и с ногами. Хотя Елена и пыталась изо всех сил пошевелиться, ничего не выходило. Да, похоже, действует лишь ее разум, да и это может ей только казаться. Ощущение окружающего «ничто» не проходило, но все же она вроде бы была жива. Или считала, что жива.
Елена вынуждена была признаться себе в том, что, возможно, бредит. В голове у нее хороводом проносились картинки из далекого детства. Вот мама рвет цветы на лесной поляне, а кругом высятся огромные деревья. Да, себя она тоже видела, тогда ей было восемь лет. Мама позвала ее и спросила, что она хочет на завтрак. А еще перед мысленным взором всплыла Яна, их домработница, которая всегда так хорошо к ней относилась.
Елена всегда удивлялась, почему это у них есть домработница, в то время как большинство остальных людей живут очень скромно. У нее даже был репетитор, Валера, который занимался с ней историей, чтением и арифметикой. Вот почему она знала больше других девочек, вместе с которыми ходила в школу. А бабушка и дедушка, который давным-давно умер, – почему они так часто смеялись, гладили ее по головке и дарили разные подарки? Может, так и должно быть перед смертью? Начинаешь вспоминать прожитую жизнь, заново просматриваешь собственное прошлое и видишь, что в нем было чудесно, а что – ужасно. Какие ты совершала ошибки, о которых стоит пожалеть. Вспомнились вдруг дедушкины похороны и то, как она все время плакала, не понимая, почему он больше не движется.
Елена чуть было не заплакала, но и это у нее не получилось. Она могла только думать. И чем больше она думала, тем сильнее впадала в панику, поскольку теперь была по-настоящему испугана. «Кричи, – приказала она себе. – Кричи!» И она изо всех сил пыталась закричать, но ничего не выходило. От потрясения у нее по спине пробежал холодок, а из глаз неожиданно потекли слезы, которые тут же смешались с неподвижной грязью. «Попробуй еще! Кричи!» И Елена пробовала и пробовала закричать, но все было напрасно.
