— В твоих нескольких жизнях, — добавил Хаким. — Гитлер? Ленин?
Плам покачал головой:
— Царица Билкис. Это было в мое первое воскрешение. Они с мадам Блаватской установили теткократию женщин, которые на земле прожили долгие жизни и научились не воспринимать дерзких реплик. Эта Блаватская — она ввела эту религию в действие, когда я был школьником. А… э…
— Да?
— Я прекрасно умею организовывать издание газет; это только в реальной жизни я неудачник. Хотите знать всех голливудских типов, которых я встречал на Земле? Кинозвезды. — И он продолжил: — Кларк Гэйбл, Фред Эстер, бродвейские парни.
— Царица Билкис — мифическая фигура, — заметил Хаким.
— Для мифа она была уж очень фигуристой, — ответил Плам. — Она весила больше меня на стоун или два… и чертовски настаивала, чтобы я выучил арабский. Кто еще? Соседи Билкис из-за реки нацеливали ружья на принца Фердинандо Монтесиноса, который претендовал на то, что был раньше кем-то важным. Но тут я бесполезен, я имею в виду, что не могу сказать, была ли Ровена дочерью Хорсы или Хенгиста[17].
— Ровена? — Хаким обладал даром терпения.
— Вверх по Реке шли сплетни о том, что она вышла замуж за Райдера Хаггарда, но аллах его знает, за сколько королевств от меня это случилось; где-то вдалеке царства императора Алексия. Меня убили из-за Билкис, неужели не знаете? Я пошел грудью на копье из-за того, что мое новое зрение было слишком хорошим.
Плам мчался дальше на всех парусах, раз уж ему удалось завладеть вниманием Хакима:
— Настоящий-то я был слепой, как летучая мышь. Снимал очки только перед тем, как ложиться спать. Мне нужно было, чтобы все перед глазами все расплывалось, не то не заснуть. Весь период перед Билкис и ее синедрионом тетушек страдал бессонницей, как никто другой. Я был пьян в драбадан, когда принц Фердинандо причалил к берегу со своей армадой.
«Вторжение!» — закричали местные. «Вторжение? Что? Где?» — я зевнул, нащупывая свою дубинку.
Черные глаза Хакима пристально впились в него, несмотря на отклонение от темы.
— Но ты, может, знаешь о Ленине, — прервал он. — И о большевистском движении? Они уже достигли полного коммунизма в твою эпоху на Земле?
Безусловно, эта резкая перемена темы означает что-то глубокомысленное, подумал Плам.
— Ленин умер… простите мою математику… лет за пятьдесят до меня. Россия продолжала отправлять и возвращать спутники. Они покупали мои книги, разве вы не знаете? Покупали их — будь здоров! Массу чертова времени я потратил, придумывая, что сделать с их рублями — потому что мои герои были идиоты-капиталисты, и им это нравилось.
— Так ты писал книги.
— Беллетристику. Музыкальные тексты. Забавные.
Хаким игнорировал эти слова.
— Пятьдесят лет. И дело Ленина процветало?
Это у орла есть такая привычка — клюнуть здесь, клюнуть там — и делают паузы между кусками, чтобы поразмышлять над своей добычей. У Хакима крутая внешность орла — и все время на свете в его распоряжении.
— Красные-то? Ну, в некотором смысле, поднимались по каменным ступеням из громадного количества мертвых к высоким материям. Политика не была моей стихией. Когда настало лето, человек перестает жить ужасами зимы, а я летний человек.
Хаким кивнул в ответ на эту метафору. Он заговорил с задумчивым сочувствием:
— А все эти люди в черных одеяниях — люди зимние. Это делает религия. Они мигрируют вверх и вниз по Реке, целыми неделями, потому что слышали, что их Хаким вернулся после своего исчезновения. Я должен завоевывать новые грейлстоуны, чтобы кормить их всех, а потому мои соседи меня ненавидят. Возможно, они правы. Ведь мессии — зло, разве нет?
Плам пожал плечами. За несколько часов пребывания здесь он находился под впечатлением, что мистер Аль Хаким би’Амр Алла был богом во плоти для друзов, которые доминировали на этом участке Реки. Он был Мухаммедом современности. Такт требовал, чтобы он проявил желание проклинать этого человека в лицо.
Он размышлял — что сказать? Пока он раскидывал мозгами, Хаким оставался непроницаемым.
— Твоя хижина. Последняя в углу. Мы туда пойдем.
И они пошли. Там оказалась кровать, небольшой стол, дверь и окно. Во время участия во Второй Мировой войне у Плама бывало и похуже. Куда хуже. Учитывая нехватку зданий в районе Реки, эта бамбуковая коробочка могла сравниться с многокомнатным номером в Ритце.
Богоподобный и, вероятно, злой Хаким сделал жест — это твое, — и удалился. Плам вошел внутрь, положил свой грааль на стол и попробовал матрац. Вместе пружин были веревки, но оказалось удобно.
Личная жизнь!
Лицо Плама вытянулось. Неплохо, что досталось и такое, но Мир Реки продолжал оставаться адом. Ни бумаги, ни чернил, ни прессы. Как ему здесь функционировать? Единственное, что он делал хорошо, было ему недоступно. А за исключением этой деятельности, он полный дурак. Его роль «советника по истории» была просто дурацкой. Ни один человек, вынужденный пребывать в двадцатом столетии, не обратил меньше внимания на его особенности.
Кроме того, Хаким. Когда Плам говорил, проявлялись причуды его ума. Хаким был такой же непостоянный, как и он, но при одной ужасающей разнице: у него в мозгу была целая бездна. В перемене тем он следовал хитрому ментальному алгоритму, который губил его собеседника.
Говоря о литературе, Плам всегда находил, что дурно проникать в психологию своих отрицательных героев. Теперь же, когда он был действующим лицом рассказа, вместо того, чтобы его писать, у него появилось иное ощущение. Плам сожалел, что ему ничего неизвестно о внутренних побуждениях его автора. Он был бедным мулом Хакима, ведомым при помощи морковки и палки, но почему?
Почему Хаким намекал, что на самом деле он вовсе не выдумка, которую почитают его поклонники? Что-то не сходилось. Что здесь происходит? Через некоторое время Плам встал и вышел в «сад» — этот гигантский окруженный резиновой стеной луг для игры в крикет — чтобы проверить, не имеют ли его сотоварищи, советники по истории, каких-либо соображений.
Он получил целые фонтаны информации. Бывший торговец галантерейными товарами из Смирны указал направо, на стену, противоположную их ряду хижин.
— За ней — женская сторона, — объяснил он. — Хаким проводит с ними гораздо больше времени. Мы — запасная команда. Он использует нас, чтобы проверять их факты. Когда Мария ему рассказывает о том, что Кемаль Ататюрк делает то-то и то-то, он рыскает кругом, чтобы убедиться в этом.
— Мария?
— Предполагается, что мы не знаем их имен, — пояснил Набух ад-Наср, который считался экспертом по политике Среднего Востока за две тысячи лет до того, как Хаким стал Имам-Халифом. Плам нашел странным, что современник Ветхого Завета должен скакать с бодростью юноши и быть таким же легкомысленным мальчиком, как боец афганского сопротивления — несмотря на свою любовь к макияжу и тщательно подведенные глаза, этот последний был экспертом по девяти военным организациям, воевавшим с советскими захватчиками.
