Кондрат многозначительно хмыкнул. Справа, на склоне, поросшем лесом, вскрикнула потревоженная чем-то птица, и целая стая, снявшись с кручи, понеслась в долину. Купцы вздрогнули.
– Чур меня, чур, cвят, свят, свят, – закрестились купцы.
Показалась лагуна, отделённая от моря песчаной косой. Там приютились несколько судёнышек.
Я озяб от сырого прохладного воздуха и полез в каюту – согреться.
Но вот и Мессинский пролив позади. Мы вышли в Средиземное море. Волны стали побольше, и били в правую скулу. Судоходство здесь было оживлённым: нас обгоняли более быстрые суда, навстречу ползли пузатые египетские зерновозы и торговые суда различных размеров и разных стран.
На этот район распространялась власть турков. Но мы знали: суда торговых людей они не трогали, и потому плыли спокойно.
Через неделю хорошего хода мы добрались до Стамбула. Полгода назад мы уже были в Босфоре. Только тогда было намного теплее. Пополнили здесь запасы пресной воды, переночевали – и снова в путь, теперь уже по Чёрному морю.
По мере того, как мы приближались к Крыму, температура опускалась. Если в Средиземном море матросы ходили по палубе без рубах, полуголые, то теперь и в рубахах было прохладно.
Мы прошли западное побережье Чёрного моря, и вскоре показался Крымский полуостров. Слева угадывались Крымские горы, скрытые пеленой тумана. Накрапывал мелкий дождь. Ветер дул порывами, раскачивая ушкуй.
А в Азовском море уже и суконные курточки натянули.
В пресной воде корабль осел, и кормчий Илья с беспокойством поглядывал за борт. Если будет буря, то и воды зачерпнуть можно – от поверхности воды до палубы было не больше полутора-двух локтей.
Однако погода стояла тихая, и мы, поднявшись по Дону, добрались до переволока. Кондрат всё переживал – будет ли работать переволок, ведь на Руси ещё весна – правда, снег уже стаял, но было грязно и холодно.
Мы прижались к левому берегу Дона, привязали швартовы к врытым в землю брёвнам.
Надо было ждать, когда погонщики с волами перетащат встречное судно. Я смотрел на серые холмы, за ними – степные просторы, Дикое поле. А ведь когда меня угораздило провалиться во времени, я оказался где-то здесь. Смешно и страшно вспоминать: я – в комнатных тапочках, один – в дикой степи. А всё моё чрезмерное любопытство к сувениру – старинному зеркалу из Неаполя. Сколько ж времени минуло? Уж три года как здесь. И снова зеркало, только уже в этом измерении. Случайность или провидение? Жизнь покажет…
Ожидание длилось долго, но к исходу второго дня далеко в степи показался корабль. Зрелище сюрреалистическое! Степь, покрытая высохшей травой, а по ней корабль плывёт. Единственное, что было странным, так это отсутствие парусов на мачте. И только когда судно приблизилось, стала видна упряжка волов, тащивших канатами тяжеленный груз.
Купцы с перетаскиваемого судна оказались свои, русские. Пока ночевали, купцы дотошно расспрашивали друг друга о событиях в Средиземноморье, ценах, товарах, пошлинах, пиратах.
А утром те же волы тащили уже наше судно. Команда шла пешком рядом – и волам легче, и нам ноги размять надо, засиделись уже на корабле.
Волга встретила нас половодьем – видимо, на севере ещё таял снег. Вода несла ветки, брёвна, какое-то тряпьё.
Мы спустили корабль на воду, привязали швартовы. День уже шёл к вечеру, ночью и плыть опасно – можно столкнуться с полупритопленным бревном и получить пробоину ниже ватерлинии. Рассказывали уже купцы, как такое бревно-топляк било в борт. Вода заполняла трюм за считанные минуты, даже довести судно до берега не удавалось – так и шло ко дну с товаром, а часто – и с командой. Попробуй выплыви в холодной весенней воде, когда Волга в половодье – до трёх километров в ширину.
Утром развернули парус, и ушкуй медленно пошёл вверх, по Волге. Матросы и купцы подошли к борту, зачерпнули волжской водицы, омыли лица. Так на Руси заведено, по возвращении на родину из стран дальних.
Ночи были уже прохладные, пришлось укрываться татарским халатом. За ночь я угрелся, и выходить из тепла не хотелось. Однако пришлось, потому как кто-то из команды истошно заорал:
– Татары!
Следом закричал Кондрат:
– Шкипер, быстро в трюм, раздай оружие, что на продажу куплено.
Я выбежал из каюты, опоясав татарский расшитый халат, схватил саблю из груды оружия, валявшегося у открытого люка трюма.
К нам приближались конники, и видно было по лошадям и одежде, что это татары.
Мы залегли за фальшбортом – известно ведь, что татары любой набег начинают со стрельбы из лука, засыпая врага массой стрел и нанося ощутимый урон ещё до столкновения.
– Илья, руби швартовы! – сдавленно крикнул Кондрат.
И в самом деле – чего хорошего можно ждать, когда корабль у берега. Ежели верёвки перерубить, судно течением отнесёт от берега, и рукопашной удастся избежать.
Кормовой швартов перерубить удалось, а к носовому не подобраться – всё на виду, и Илья не хотел рисковать.
К нашему удивлению, татары из луков не стреляли, а, подскакав, потребовали мурзу.
– Где мы вам мурзу возьмём? – прокричал Кондрат, не поднимая головы.
– Не лги, я своими глазами его видел на палубе.
– Так то не мурза.
– Пусть покажется.
Делать нечего – я поднялся из-за борта и встал в рост.
Татары молча изучали меня, мой наряд. Наконец их десятник слез с коня и подошёл к урезу воды.
– Ты одет богато, как мурза, а мне говорят – ошибка.
Я ответил по-татарски, что сразу же вызвало ропот у конных татар.
– Я русский лекарь, лечил визиря в Казани, и это – его подарок.
– Если русский, почему говоришь по-нашему чисто?
И тут я соврал.
– Я из кряшен.
Должен пояснить, что кряшены – это те же татары, только принявшие христианство. В их племенах, разбросанных по всему Казанскому царству, часто и говорили по-русски. А с победой Ивана Грозного над Казанью они и вовсе воспряли. Обычаи, привычки, быт – всё было, как у татар, но в набегах на Русь они не участвовали, так же как и не воевали со своими соседями-татарами.
Видно было – татары разочарованы. Уж не знаю, что они хотели от татарского мурзы, если бы я таковым оказался. Может, посчитали – в плену мурза, выручать надо. Немного погарцевав по берегу, они скрылись.
Мы все облегчённо вздохнули и сложили оружие назад, в трюм. Развели костёр, сварили похлёбку, поели. И, подняв паруса, направились по Волге вверх. На носу сидел вперёдсмотрящий, сменявшийся каждые два часа. Сидя на самом носу, он держал в руке длинный шест, срубленный на берегу. Когда коряга или бревно подплывали близко, он шестом отталкивал их от носа судна в сторону. А уж когда плыли несколько брёвен сразу, кричал кормчему:
