Все взялись за руки. Буш не проронил ни слова — не только потому, что Хауэс, видимо, все еще имел на него зуб и мог его подловить; нет, его занимало странное чувство, будто его выбросило волнами реальности на незнакомый берег и вода с отливом отступаем оставляя его на берегу.
И в то время как какая-то часть его мозга автоматически, пункт за пунктом, исполняла предписания Теории, из головы никак не шла дурацкая аналогия, с помощью которой отец однажды описывал миссис Эннивэйл возраст Земли. Тот самый циферблат; согласно ему, все зародилось в полночь. Стрелки его еле тащились вдоль делений — часов, за которыми стояли темень, грохочущие вулканы, магматические моря и нескончаемые ливни. Потом долго тянулся серый рассвет, и только к одиннадцати часам первый поликозавр-лежебока показался на чашечку кофе. Человечество просунуло ногу в дверь всего за несколько секунд до полудня — и в это самое время, как считает кое-кто, тьма снова пала на землю, и все началось сначала.
Когда Буш вынырнул, он погрузился почти в такую же темень, какую себе только что воображал. Остальные стояли тут же, судорожно дыша сквозь фильтры.
Стояли они не на земле как таковой, а на собственном, невидимом грунте — такое несоответствие в Странствиях случалось часто. Земля лежала футах в десяти под ними; странное было состояние.
Мир под ними бушевал и содрогался. На землю изливались мощные потоки дождя; они, скорее, напоминали реки, текущие вертикально.
— Да, это криптозойская эра; но день дождливый — мы выбрали не совсем удачно, — мрачно улыбнулся Силверстон.
Внизу простиралась огромная каменная глыба, а вокруг нее кружили мощные водовороты. Вода почему-то совсем не пенилась, хотя с высоты на ее поверхность обрушивались огромные жидкие массы. Базальтовый остров прочертила зигзагообразная трещина, и из нее тоже извергались фонтаны воды.
Вода, желтоватая повсюду, в черной пропасти казалась темно-коричневой. По небу носились далекие предки облаков, но на существование солнца не указывало ничто. Просто темные пятна на небе сменялись более светлыми.
Странникам так и не удалось определить, находились ли они над материком или формирующимся дном океана. А приподнятость их над Землей говорила, скорее всего, о том, что уровень поверхности метавшейся в горячечном бреду планеты постоянно менялся.
— Нам нечего здесь делать, — выразила общую мысль Энн. И цепь-пятерка снова отправилась в путь.
Мощный поток времени стремительно нес их к Точке Исхода. Пять раз они показывали головы на поверхность и осматривались. Зрелище непознанного (и непознаваемого) вселило в сердца Странников великий ужас и трепет — и было из-за чего. На их глазах планета Земля проходила стадии своего формирования; ее атмосфера представляла собой смертоносную для человеческих легких смесь метана и аммиака. Но и это было не все: ведь криптозойская эра составляет пять шестых геологического возраста Земли. А значит, в каждом из отрезков их пути помещалось около десяти миллионов лет! И даже сейчас они только едва-едва подбирались к началу эпохи.
На каждой из своих остановок они замечали, что уровень поверхности Земли по отношению к их «полу» все время менялся: однажды они оказались прямо в недрах огнедышащего вулкана. Бушу, конечно, припомнилось тёрнеровское полотно «Дождь, пар и скорость». Сейчас эта картина распространилась на три измерения, и они, пятеро, были одним из ее фрагментов.
Когда все вынырнули в пятый, и последний, раз, глазам их предстал пейзаж периода засухи — слоистые тучи не изливали теперь на землю своего содержимого. Неизвестно, длилось ли это затишье день или столетие. Бесспорно было одно: здесь не властвовало человеческое представление о Времени, здесь повелевали иные, свои законы. А Странникам осталась лишь роль скромных наблюдателей.
Несомненно также, что окружавшее их безмолвие точно воспроизводило состояние мира и за энтропическим барьером. Надо всем вокруг повисла великая тишь, и сами Странники смолкли, подавленные ею, чувствуя себя муравьями на развалинах гигантского собора.
Каменные обломки, окружавшие их, были размером с небольшую гору — ничуть не меньше, чем плиты Стоунхенджа. Они были разбросаны вокруг в беспорядке; и именно это отсутствие порядка наводило на жутковатую мысль о силе, забросившей их сюда.
Глыбы эти отбрасывали глубокие угловатые тени, и под желтоватым сетчатым покровом облаков они казались промежуточным звеном между органическим и неорганическим мирами, чем-то, не принадлежащим ни царству минералов, ни царству животных.
Лежащие за гранью времен, они словно вобрали все бесконечные формы жизни, которым только еще предстояло появиться на Земле. Эти аморфные глыбы заключали в себе слонов, тюленей, моржей, диплодоков, жуков, черепах, улиток, всевозможные яйца, летучих мышей, акул-убийц, пингвинов. И здесь же можно было найти отдельные фрагменты человеческих тел: позвоночники, тазовые кости, грудные клетки, зачатки костей рук и коленные чашечки. Все различимо — и вместе с тем сплавлено воедино, как воплощение агонии природы. Глыбы эти были разбросаны по всей равнине, насколько хватало глаз, и казалось, что вот так они покрывали всю планету.
Молча взирали на все это Странники, и ими овладел страх, граничивший с радостью. Никто так и не проронил ни слова. И понятно, ибо для этих глыб несозданного не было подходящего названия.
Буш заметил, что Леди-Тень снова явилась между ними.
— Так вот оно, начало мира, — проговорил Буш, первым нарушив молчание.
— Нет, это — его конец, — возразил Силверстон. — Не удивляйтесь, — упредил он их возражения. — Мы не ошиблись местом: это криптозойская эра. Только стоит она не в начале, а в конце ленты истории Земли.
И он поведал им следующее…
— Я должен рассказать вам о революции в мышлении — столь небывалой, что вряд ли кто-нибудь из вас воспримет ее верно и свыкнется с ней. Поколение Эйнштейна было попросту неспособно вписаться в крутой поворот, предложенный им; а мы с вами стоим сейчас на пороге перемен куда более великих.
Заметьте: я сказал «революция в мышлении», постарайтесь иметь это в виду в течение моего рассказа. То, что я предлагаю, — не выворачивание наизнанку всех законов природы, хотя частенько будет похоже на то. Наши заблуждения до сих пор лежали в сознании человека, а не во внешнем мире.
Хотя то, о чем я вам поведаю, вы сочтете вначале абсурдным, скоро вы перемените мнение. Ведь всем известно, что мы воспринимаем внешний мир — будь то Вселенная, ноготь или капустная грядка — посредством чувств. Иными словами, мы знаем только внешний мир — плюс наблюдатель, Вселенную — плюс наблюдатель, капустную грядку — плюс наблюдатель, и так далее. Но ведь при любом чувственном восприятии неизбежны искажения. Человечество и не заметило, как возросла степень этого искажения, и водрузило на его основе целую глыбу науки и цивилизации.
