Люди, в том числе и она сама, неправильно оценивают его, поняла Хелен. Они приписывают его стоицизм обыкновенной флегматичности. Сопротивлению грифонских гор разрушительному воздействию природы, способности камня переносить ветер, дождь и грозу. Они забывают, что горы не просто пассивные объекты. Горы формируются, куются в жаркой топке. Они не просто “стоят” — они поднимаются под воздействием мощнейших сил планеты. Каменное лицо формируется бьющимся сердцем.
Ох, папочка … Хелен провалилась в сон, лежа как будто не на нарах, а на целом материке. В безопасности и с уверенностью. Не в сложившейся ситуации, но в надежности самого камня. Отец скоро найдет её. В этом у неё не было никаких сомнений.
Камень движется.
Виктор
Когда они нашли тела, Виктору пришлось бороться с собой, чтобы не ухмыльнуться. Кто бы ни прирезал этих троих, энтузиазм ему заменял умение. Насколько знал Виктор, антонима к слову “хирургический” не существовало. Но если бы подобный термин был, его иллюстрацией идеально бы послужили полуотрезанные головы жалких бродяг, лежавших в беспорядке посреди сухого канала.
Небольшая шайка Кощеев, сопровождавших Виктора и его отделение бойцов ГБ, были уверены, что сделала это девчонка. И это было источником веселья Виктора. Он не был уверен, что смешило его больше: их ярость, их замешательство, или — скорее всего — их очевидное облегчение. Как говорится: Только милостью Божьей …
В подавленной ухмылке Виктора было больше свирепости, чем настоящего веселья. Помимо прочего, Кощеи были печально знамениты — женщины не меньше мужчин — своими хищническими сексуальными привычками. Виктор нисколько не сомневался, что они собирались изнасиловать дочку Зилвицкого, когда та исполнит свое непосредственное предназначение. Прежде чем убить.
Теперь, глядя на трупы, мысли Кощеев прочитать было нетрудно. “Проще сказать, чем сделать…”
Виктор наклонился к плечу сержанта.
— И? — спросил он.
Гражданин сержант Курт Фаллон покачал головой.
— Не думаю, что их порезала девчонка, сэр. — Он указал на небольшие лужи крови, натекшие из ран. Кровь засохла и была, как и сами трупы, покрыта насекомыми. — Как вы можете видеть, крови немного. Для таких ран немного. Она не могла порезать их вскоре после того, как убила. А зачем бы ей ждать?
— Всё-таки она убила их? — спросил Виктор.
Фаллон кивнул, указав на маленький трассер, который держал в левой руке. Виктор не мог интерпретировать показания, выводившиеся на экран. Хемо-гормональный детектор был очень специфическим устройством. Столь же редким, сколь и дорогим. В этом, по словам Дюркхейма, и была причина того, что с Виктором отправились Фаллон и его отделение. Гражданин сержант был экспертом по работе с этим устройством.
— Её следы повсюду на них, — сказал Фаллон. — Показания адреналина практически зашкаливают. Это означает либо страх, либо ярость, — либо и то и другое вместе, — а как вы можете видеть… — Он пожал плечами. — Ей нечего особо было бояться. Кроме того…
Он указал на голову одного из трупов. Грязная, бородатая, она была неестественно вывернута.
— Сломана шея. — Он указал на другую. — Тоже самое. — Затем на третью, где горло явно было не только перерезано, но и перебито. — И опять.
Фаллон поднялся.
— Не знал, что девчонка тренирована, но именно это мы и видим. — Он взглянул на экран детектора. — Но здесь ещё чьи-то следы. Помимо неё и мертвецов. Объект мужского пола. Не достигший половой зрелости, я вполне уверен.
Виктор оглянулся. Кощеи собрались вокруг них, уставившись на детектор в руке сержанта. При всей их напыщенной чванливости, при всех претензиях на статус сверхчеловеков, Кощеи сами не многим отличались от бродяг Петли. Их явно пугали технические возможности устройства ГБ. За те часы, когда они, обнаружив побег девочки, организовали её поиски, прежде чем окончательно признать перед своими мезанскими владыками что облажались, Кощеи не добились абсолютно ничего. После того, как они нашли тела и лачугу, следы девчонки, казалось, исчезли.
— Можем мы выследить её? — спросил Виктор. — Или их ?
Фаллон кивнул.
— Ну конечно. Без проблем. Это будет не быстро, естественно. Но… — Он бросил кислый взгляд на ближайших Кощеев. — Поскольку у них, по крайней мере, хватило ума обратиться к нам пока не прошло слишком много времени, следы всё ещё хороши. Ещё пара дней и всё было бы совсем по-другому.
— Тогда вперед.
Они направились по следу, улавливаемому детектором. Впереди шли Виктор и гражданин сержант Фаллон, рядом с ними ещё три солдата ГБ из отделения Фаллона. Виктор и Фаллон не удосужились взять оружие в руки. Солдаты ГБ его держали в руках, но не на изготовку. Кощеи, с их разношерстным вооружением, тащились позади. При всей браваде, с которой они размахивали оружием, они напоминали Виктору всего лишь вереницу стервятников, тянущуюся за волчьей стаей.
Виктор искоса взглянул на Фаллона. Гражданин сержант был слишком поглощен показаниями трассера, чтобы заметить испытующий взгляд. На его узком, заостренном лице не было никакого выражения, кроме напряженной сосредоточенности.
Как у охотящегося ястреба. Что, как знал Виктор, было удачным сравнением. Фаллон был хищником — и охотился на добычу покрупнее четырнадцатилетней девочки.
И в этом, конечно же, была ещё одна причина, по которой Дюркхейм послал с Виктором Фаллона и его отделение. Узколицый человек был на самом деле палачом. И целью его топора была шея Виктора.
Антон
Наблюдая за митингом, Антон был поражен иронией ситуации. На самом деле он не одобрял подобных собраний. При всей упрямой воинственности грифонских йоменов в отношении дворянства, горцы вовсе не были политическими радикалами. В конечном счете они были консервативной компанией. И особенно это было справедливо в отношении существенной их части — где-то трети всего населения — которая принадлежала ко Второй Реформаторской Римско-католической Церкви. Секты, которая сохранила исконное почтительное отношение к монархии и послушание власти в целом.
Сам Антон был воспитан в этой вере. И хотя с возрастом посещение церкви стало для него более культурным, чем религиозным мероприятием — его бас высоко ценился в церковном хоре, да и сам он любил петь — его карьера флотского офицера нисколько не поколебала его политических убеждений. “Сильная монархия зиждется на крепких йоменах” — вот каков был центральный принцип грифонских горцев. Их вражда с дворянством, в определенном смысле, была противоположностью радикализма. В конце концов, именно грифонские дворяне — не простолюдины — постоянно пытались низвергнуть установленный порядок.
