Кэти поднялась на подиум и начала речь. Её слова, усиленные электронными устройствами вмонтированными в кафедру, немедленно заставили затихнуть весь амфитеатр.
Антон был впечатлён. Иммигранты, жившие в Петле, собрались с десятков так называемых “миров-протекторатов” Солнечной Лиги. Большинство из них придерживались общего принципа солидарности угнетенных, но это единство было расколото — достаточно часто раздроблено — множеством политических различий и культурных разногласий. Никто не пытался заглушить предыдущего оратора, представлявшего ту или иную из различных группировок, согласившихся поддержать митинг. Но никто и не считал своим долгом соблюдать тишину и слушать. Кэти была первым оратором, который безраздельно завладел вниманием огромной толпы.
По правде сказать, Антон был не просто впечатлён — он был немного потрясён. Он знал, абстрактно, что у Кэти доставало авторитета, чтобы созвать подобный митинг без предварительного объявления. Во всяком случае так заявил Джереми Экс, когда они в кафе составляли планы спасения Хелен. Но видеть проявление этого авторитета на практике было совершенно другим делом.
“Как она это делает? — удивился он. — Она даже не из Лиги, тем более не из одного из протекторатов. Во имя Господа, эта женщина иностранный аристократ!”
Кэт приступила к речи, и Антон начал понимать. Медленно и, конечно, с неохотой — за исключением той его части, которая осознала, с углубляющимся потрясением, что эта нелепая влюбленность не собирается развеиваться.
Отчасти, пришел он к выводу, дело было именно в том , что она была мантикорской аристократкой. Хотя Звездное Королевство несомненно славилось высокомерием и снобизмом у неимоверного населения Солнечной Лиги, славилось оно также — по крайней мере до определенной степени — тем, что живет придерживаясь заявленных норм. Чего, в этом отношении, нельзя было сказать об официально приверженных равноправию нормах самой Лиги. Высшее общество солли и довольный средний класс Центральных Миров могли сколько угодно болтать о демократии и равенстве и насмехаться над “реакционным полуфеодализмом” Звездного Королевства. Иммигранты, набившиеся в амфитеатр, знали правду.
В отдаленных протекторатах из которых они приехали — скорее сбежали — железный кулак солли не прятался в бархатной перчатке. Протекторатами правила многочисленная бюрократия Лиги, чьё исконное безразличие сочеталось с алчностью гигантских коммерческих предприятий. Если ни один из протекторатов и не был в точности адской дырой, современным эквивалентом Конго короля Леопольда из древней легенды, у них имелось тесное сходство с тем, что когда-то называли “банановыми республиками” и “корпоративными городками”. Многие из предыдущих ораторов называли это неоколониализмом , и даже Антон не мог не согласится с такой характеристикой.
Ничего подобного в Звездном Королевстве не было. Сам Антон, как грифонский горец, мог свидетельствовать в этом. Конфликт между йоменами и аристократами на Грифоне был самым близким из всего происходившего в Звездном Королевстве к открытой классовой войне. И конфликт этот бледнел на фоне испытанного этими иммигрантами.
Но главное дело, как он понял по мере продолжения речи Кэти, было в самой женщине. Антон ожидал еще одного лицемерного выступления, вроде тех, что предшествовали речи Кэти, когда оратор использует затасканные лозунги и выкрикивает фразы, которые при всей зажигательности терминологии являются столь же банальными и лишенными смысла, как и у любого из политиков. Что он услышал вместо того, было спокойным, содержательным изложением логики генетического рабства и каким образом это подрывает все и каждую возможности добиться свободы для людей. Говоря своим хриплым, пронзительным контральто — не используя, как он отметил не без улыбки, каких-либо ругательств, сдабривавших обычно её речь — Кэти привела аргументы, предлагаемые мезанцами и их апологетами и начала их тщательное препарирование.
При том, что её собственная мотивация явно основывалась просто на морали, Кэти не стала к этому апеллировать. Вместо того, столь же хладнокровно, как какой-нибудь последователь Макиавелли, приверженный Realpolitik , она исследовала логику рабовладения — особенно рабовладения основанного на генетической дифференциации. В её речи приводилось множество примеров из истории человечества, многие из которых относились к древним временам, когда планета, на которой она ныне находилась, была единственным местом обитания человеческой расы. Снова и снова она цитировала слова таких легендарных мыслителей, как Дуглас и Линкольн, демонстрируя, что в логика генетического рабства ничуть не нова во вселенной.
Два момента особо впечатлили Антона. Первым было то, что Кэти, очевидно, как и многие изгнанники до неё, воспользовалась долгими годами изоляции, посвятив себя тщательному и исчерпывающему изучению предмета. Умозрительно Антон был в курсе, что даже профессиональные ученые считали графиню Тор одним из авторитетов в вопросе о “генетически обусловленном порабощении”. Теперь он мог собственными глазами видеть доказательство этого, и отреагировал с традиционным уважением грифонского горца к подлинному знатоку. Мантикорские аристократы из либеральной и прогрессивной партий, с которыми Антон сталкивался в прошлом, вызывали у него отторжение в том числе и из-за легкомысленного и бессистемного знания предмета, о котором они столь вольно брались рассуждать. Его мнением о них было “ленивые дилетанты”. Мнение его бывшей жены Хелен было куда жестче, при том, что она считала себя своего рода прогрессистом. В женщине, стоявшей на подиуме, не было и капли подобного дилетантизма.
Вторым моментом была направленность её речи. Хотя Кэти и сосредоточилась на плачевной судьбе мезанских рабов, слова её были адресованы не им, но большинству аудитории — которое составляли не мезанцы. Основным моментом её тезисов — на самом деле стержнем, на который они были нанизаны — была попытка продемонстрировать, что любые колебания в вопросе о генетическом рабстве у любого политического движения, добивающегося справедливости для собственных членов, безусловно подрывают их собственное дело.
Не прошло и десяти минут её речи, как Антон обнаружил, что наклонился вперед и внимательно слушает. Часть его сознания, конечно же, не обращала внимания на её слова. В каком-то смысле весь митинг, и речь Кэти в том числе, был гигантским отвлекающим маневром, предназначенным прикрыть попытку освобождения его дочери. Но эта часть в настоящий момент хранила молчание, просто ожидая со стоическим терпением грифонских гор. Прочее же сознание, почти против его собственной воли, наслаждалось живым юмором и плавно разворачивающейся логикой женщины, которую он слушал.
