– Но ваша машина, судя по ее произведениям, чувствует не вместо человека, а как человек, – сказал баритон. – Зачем ей это, если предстоит заменить слабые человеческие особи более холодным, железным, что ли, началом.
– Пока не берусь ответить на ваш вопрос. Мы экспериментируем. Отрицательный результат – тоже результат опыта. Поэтому послушаем.
И певцы исполнили:
Баллада о перстне
Вприпрыжку, девчушкой
Я по лесу шла.
В лесу на опушке
Я перстень нашла.
В нем щурился камень
Кошачьим глазком,
Играл огоньками,
Как в глади морской.
Я перстню сказала
Желанье свое,
И мне показалось:
С тобой мы вдвоем.
Нет большего счастья,
Чем вместе кружить,
Чем быть твоей частью.
Тобою век жить!
Но лопнуло небо.
Блеск трещин слепил.
Со мною ты не был.
Упала без сил.
Со мною ты не был.
Упала без сил.
Бабуся с клюкою –
Откуда взялась? –
Дала мне настою,
А перстень взяла.
И сразу забылись
Колечко, гроза,
И вместе мы были,
Как лист и роса.
Но годы промчались,
Как день грозовой.
И вот повстречались
Мы снова с тобой.
И вот повстречались
Мы снова с тобой…
Так где ж та опушка,
Огонь-перстенек,
И где та девчушка
И с ней паренек?
Ужель заблудилась
В знакомом лесу,
И все мне приснилось
В шальную грозу?
– Друг мой!
Мне рассказать тебе трудно.
Видно, по жизни пройти –
Много болот перейти.
Счастье!
Нету над временем власти!
Взглянь, заросло все лицо.
Вновь не найдется кольцо.
Право!
Вот он, мой перстень с оправой –
Дар постылой жены.
В знак горючей вины
Прими.
Возьми!
Ах!
Возьми, надень
Мой крест.
И не ходи
В тот лес…
– Нет! Ночью безлунной
Я в лес тот пойду.
Избушку колдуньи
В болотах найду.
Пусть леший с совою
Ведут без дорог,
Пусть ведьма с клюкою
Взойдет на порог,
За перстень с оправой,
За крест золотой
Возьмет она травы
И сварит настой.
Возьмет она травы
И сварит настой.
Я выпью то зелье
При свете свечи,
Чтоб птицы не пели,
Чтоб смолкли ручьи,
Чтоб сердце остыло,
Напрасно любя,
Чтоб я позабыла
Навеки тебя.
Навеки тебя…
Навеки тебя!..
Профессор застыл в задумчивости. Исполнители на цыпочках покинули лабораторию. Таня вернулась и выжидательно остановилась перед Евгением Кунегиным.
С грохотом полетел отброшенный профессором стул:
– Итак, моя дорогая, давайте-ка позабывать навеки стены этой лаборатории.
– Что вы! Евгений Петрович!
– Я давно Евгений Петрович. Сорок лет! Но я должен подвести итог вашим стараньям. Вместо того чтобы обучить машину выражать поэтические чувства композиторов, написавших предложенную ей музыку, вы превратили сложнейшую лазерную электронно-вычислительную машину в электронное зеркало не столько собственных чувств, сколь дамских причуд. Отсюда и «мальчики кровавые» Цвейга, и приворотное зелье купринской Олеси с болот Беловежской пущи. С меня хватит. Здесь не цирк, а научное учреждение. Мне нужно создавать искусственный интеллект, изучить природу человеческих чувств и возможность их воспроизведения, а не… а не новые варианты эпистолярного жанра, неизвестные во времена пушкинской Татьяны.
– Евгений Петрович! Пощадите!
– Не всякий скажет вам, что я скажу. К беде неискренность ведет.
– Но ведь я же искренняя, искренняя! Я не виновата, что Машенька все угадывает, все понимает. Она же замечательная, как вы сами знаете!
– Я-то знаю, очень хорошо знаю. Например, знаю, что нам с вами не по пути.
– Вот как? – всхлипнула Таня, потом заговорила, глотая слезы. – Хорошо, Евгений Петрович. Я уйду, уйду, раз вы этого хотите. Я откажусь от вашего руководства, хотя никогда не желала бы ничего другого. Я отказываюсь от выбранной вами для меня темы диссертации. И вы больше меня не увидите. Я завтра же уеду в Ленинград, к маме. Она работает у академика Гранина. Я уверена, что и мне там найдется местечко и тема диссертации. Пожалуйста!..
– Гранин, Гранин! Академик! Генерал от кибернетики! Куда уж нам гоняться. Хотите уезжать? Скатертью дорожка! Дозвольте, подсажу в карету.
– Не смейтесь надо мной! – воскликнула Таня и разрыдалась.
– Ну вот! Теперь слезы! Раствор натрий хлор в воде с кое-какими примесями. Хорошо, что вы хоть лазерную электронную машину, как заправскую Машеньку, не научили слезы пускать. Еще пробило бы изоляцию, чего доброго!..
– Ну и смейтесь, смейтесь, смейтесь! – кричала Таня, выбегая из лаборатории.
Профессор некоторое время ходил взад и вперед, потом со стуком поставил на место упавший стул и с горькой иронией произнес:
– Один! Один! О, жалкий жребий мой!..
И профессор Кунегин действительно остался один, без помощников. Он никого из своих сотрудников не подпускал к заветной теме «электронного сердца». Только Таня была его спутницей в дремучем лесу исканий. И Тани с ним не стало.
Не по себе было ему в его «научном одиночестве».
Но он не хотел уступать. Один так один! И он решает продолжать начатую с Таней Лагиной работу. Машенька насыщена прекрасной музыкой, глубокими мыслями, в ней заложена сама поэзия! Нужно только умело запрограммировать ее на выдачу подлинного поэтического произведения. И сейчас это сделает он сам, Кунегин, без всяких дамских слабостей! Уж он-то не будет беседовать с электронной машиной, как с подружкой или собутыльником. Машина получит математические формулы в чистом виде: теория графов, тензорный анализ, векторы, дифференциальные и интегральные исчисления. Никакой навязанной лирики! Она должна прийти изнутри!.. Из машинного нутра!..
И Евгений Кунегин, слушая вместе с машиной скрябинскую музыку, принимается за программирование Машеньки. Он пытается исступленной работой заглушить подавленное состояние, в которое впал после ухода Тани.
Но он добьется своего! Он создаст не просто электронный ум, но и выявит электронные эмоции. Наследники человечества, которым люди уступят свое место на Земле, должны обладать всем богатством чувств своих предшественников и создателей.
