немного, ребята, — кивнул им уполномоченный. — Догоните. А нет, так я вас до места доведу.
— Есть! — серьезно ответил Тимур.
— Не надо так официально, — поморщился уполномоченный. Вдруг как-то сразу стало видно, что он, в сущности, еще совсем молодой человек. — Называть меня можете… ну пусть будет товарищ Андрей. Или даже просто Андрей: вы же на отдыхе, верно?
Женя посмотрела вслед уходящему лейтенанту. Тот шел быстро, уверенными длинными шагами. Шел не оглядываясь, рубил воздух левой рукой и, кажется, что-то говорил.
— Товарищу лейтенанту я все объяснил, он поймет и сердиться не станет, — сказал Андрей. — Я вам, ребята, вот что сказать хотел… В корпусе, где вас решили поселить, дети непростые… Не подумай ничего плохого, Тимур, — он, видимо, заметил, как изменилось Тимурово лицо, примирительно выставил ладони, — знакомьтесь, дружите, разговаривайте, у нас все равны. Как там: «За столом никто у нас не лишний»…
— «Нет у нас ни черных, ни цветных», — продолжил Тимур.
— Именно! Только помните, — товарищ Андрей посмотрел на них оценивающе, — родители их заняты очень, иногда дома не появляются неделями. Или месяцами.
— Мой папа тоже очень занят, — впервые заговорила Женя, — я его тоже редко вижу.
— Кажется, я все испортил, — развел руками уполномоченный. — Понимаете, ребята, это немножко не то. Они знают, что родители здесь, рядом, через дом или через два, за пять минут дойдешь, но… нельзя. Понимаете? Нельзя! Потом отец возвращается — и слова сыну или дочке не скажет, мысли у него совсем о другом. Это давит. От этого характер портится, настроение тоже. Вот я о чем.
— Мы поняли, — сказала Женя. — Правда, Тимур? Мы пойдем?
— Пойдемте вместе.
Товарищ Андрей приобнял за плечи, Тимура левой рукой, Женю правой, чуть подтолкнул вперед. Голос его чуть заметно изменился:
— Это, как в сказках говорят, присказка была. Теперь самое главное. — Он замолк на миг. — Там странные дети есть. Это коминтерновцы. Их пытали, они очень слабые, им долго лечиться придется.
— С ними нельзя говорить? — прямо спросила Женя.
— Можно, — ответил товарищ Андрей. — Но старайтесь их без необходимости не беспокоить. Сами увидите. Хорошо? Да, и еще… — на лицо уполномоченного набежала тень. — Их охраняют. Конечно, враги потеряли их след, но на всякий случай… Впрочем, что я вам объясняю, все вы понимаете!
— Понимаем, — бесстрастно произнесла Женя.
— Понимаем, — эхом повторил Тимур — и лишь в этот миг понял по-настоящему: так вот кого заметили шофер с лейтенантом снаружи, за оградой «Артека»! Вот о ком милиционер сказал, что они ходят там «еще с первой смены»…
— Ну и отлично. — Сейчас голос Андрея звучал бодро и дружески. — Кстати, вон уже и корпус ваш показался. Ты, Женя, в правые двери, а ты, Тимур, в левые. Видите, вожатые встречают? Это вас.
* * *
— Вон, смотри — идет, идет, идет! — прошептала Марлена. Нет, Марлеста. Пора бы уже запомнить: просто пухленькая — это Марлена, а толстая — Марлеста. По ночам они храпели на всю палату, из-за этого Женя сперва поссорилась с обеими чуть ли не до драки, и у нее прямо язык чесался язвительно заметить, что первая тельце наела за двоих, Маркса и Ленина, а вторая, получается, за троих… но, конечно, такое вслух было сказать нельзя. Ну и хорошо, потому что уже наутро они помирились.
Женя скосила глаза. Вот она, далеко впереди, на полдороги до моря, тень мраморной балюстрады — и вдоль нее медленно движется человеческая тень. Взрослая, мужская. Широкие плечи, чуть ли не в половину расстояния между балясинами, и длинный, до земли, медицинский халат.
— Теперь видишь, что ничего я не выдумываю? — Марлеста обиженно надула губы.
— Вижу, — признала Женя. — Но ты не бойся: раз от него только тень, то мы для него оттуда вообще не тени. Ему даже наших пальцев на ногах не рассмотреть…
Словно в доказательство, она независимо пошевелила этими пальцами. Правый мизинец был обмотан пластырем (сбила вчера, играя в футбол с мальчишками) — а кроме пластыря, на ней сейчас ничего не было. И на Марлесте. И на остальных девчонках. Кроме синюшных коминтерновок, от пяток до шеи завернутых в простыни — ну что поделать, им солнечные ванны, как видно, даже в тени веранды противопоказаны.
Одна из них как раз сейчас свесила с деревянной лежанки тонкую, как веточка, руку и что-то чертила пальцем на песке.
Старшая сестра, торопливо собирая Женю в «Артек», все сокрушалась, что купальник у нее только один, не новый и чуточку не по росту. Пришлось даже прикрикнуть: «Оля, мы с тобой не старорежимного полковника дочери, и если я кое-что за тобой донашиваю — то там у нас в отряде тоже будут не буржуйские дочки!» А вдруг оказалось, что и таким купальником похвастаться негде. Вообще-то обидно. Хотя оно вправду лишнее, если тут и отряды раздельные, и пляжи.
А вот лагерь все-таки один, удалось отстоять. Значит, и часы купания общие. То есть Тимур сейчас где-то там, на соседнем пляже, за высоким молом…
Сама не понимая отчего, она вдруг покраснела.
— Ну да, сейчас-то не рассмотреть, — протянула Марлеста, тоже краснея. — А вот как побежим купаться — так метров десять до воды он на нас таращиться сможет.
— Все равно ничего не рассмотрит, — отмахнулась Женя, — да и не будет он таращиться, что ты совсем!
Она даже фыркнула: настолько нелепой представилась мысль, что санитар, опытный и пожилой, точно за тридцать, станет, точно мальчишка, подсматривать за прелестями пухлобокой пионерки. Да еще с такого расстояния, на котором ее от последней худышки не отличить. Для того, кто на веранде, они все будут словно кукольные фигурки: светленькие, загорелые… Или синеватые…
— Оттуда, может, и не рассмотрит… — продолжала бубнить Марлеста. — Но вот если с кем из баклажаночек припадок, он же к ним срочно должен… Даже они оба: их там двое, ты еще не видела.
— С кем-кем?
— Ну с «синенькими» же! — толстушка мотнула головой в сторону коминтерновок. — Это ведь специально для них дежурство, я тебе рассказывала.
Действительно, рассказывала: с этого и начался их разговор о санитарах, которые дежурят на верхней террасе. Женя снова посмотрела туда, где желто-белую полосу пляжа пересекала тень далекой ограды. Но сейчас не было видно, что там ходит человек. Тем более двое.
Затем она перевела взгляд на тех, кого Марлеста назвала «баклажаночками». Их было пять, а еще одна девочка, Женя помнила, сегодня чувствовала себя так плохо, что осталась в палате, и с ней остались две медсестры. С теми, кто все-таки добрался до моря, медсестер и нянечек сейчас было больше, чем их самих, да еще две докторши,
