– Как это «не воевала»?! – вскричал генерал Морпурго, упершись огромными лапищами в колени. – А как же вы назовете мятеж Гленнон-Хайта, милостивый… государь?
– Мятежом, – ответил я. – Бунтом. Полицейской акцией.
Сенатор Колчев раздвинул губы в зловещей улыбке. Уроженец Лузуса, он, казалось, был слеплен из одних мускулов.
– Вмешательство флота, – негромко проговорил он. – Полмиллиона погибших, две дивизии ВКС, которые больше года не могли сломить противника… Значит, сынок, это была полицейская акция?
Я промолчал.
Ли Хент, пожилой, чахоточного вида мужчина, считавшийся правой рукой Гладстон, откашлялся:
– Но господин Северн говорит интересные вещи. Скажите, сэр, в чем вы видите разницу между войной Гленнон-Хайта и этим… э-э… конфликтом?
– Гленнон-Хайт был отставным офицером ВКС, – ответил я, сознавая, что повторяю общеизвестное. – Бродяги уже много веков остаются неизвестной величиной. Мы знали, какими силами располагают мятежники, их действия легко поддавались расчету, орды же Бродяг кочуют вне досягаемости Сети со времени Хиджры. Гленнон-Хайт держался в пределах Протектората, нападая на миры, находящиеся в радиусе двух месяцев лета от Сети. От Гипериона до ближайшей базы ВКС – Парвати – целых три года.
– Вы думаете, мы не знаем об этом? – вскипел генерал Морпурго. – Ну а Брешия? Там-то мы сражались с Бродягами! Какой же это мятеж?
– Тише, пожалуйста, – обернулся к нему Ли Хент. – Продолжайте, господин Северн.
Я снова пожал плечами.
– Вся разница в том, что теперь мы имеем дело с Гиперионом.
Сенатор Ришо кивнула, полагая, что я полностью объяснил свою позицию.
– Вы боитесь Шрайка, – уверенно сказала она. – Вероятно, вы принадлежите к Церкви Последнего Искупления?
– Нет, – ответил я. – Я не поклоняюсь Шрайку.
– Кто вы? – резко спросил Морпурго.
– Художник, – солгал я.
Ли Хент с улыбкой обернулся к Гладстон:
– Госпожа секретарь, я согласен, что это мнение должно было отрезвить наши головы, – сказал он, указывая на аплодирующие толпы в окне-экране. – Однако, пока наш друг-художник излагал свои аргументы, их уже успели проанализировать и взвесить.
Раздался негромкий кашель, и сенатор Колчев произнес:
– Не слишком это приятно – говорить об очевидном, когда все вокруг предпочитают это очевидное игнорировать, но обладает ли сей… господин… соответствующим разрешением службы безопасности для присутствия на подобных совещаниях?
Гладстон кивнула и слегка улыбнулась той улыбкой, которую мечтали перенести на бумагу многие карикатуристы.
– Министерство искусств уполномочило господина Северна сделать серию зарисовок в течение ближайших дней или недель. Предполагается, что они будут иметь некую историческую ценность и смогут послужить материалом для официального портрета. Во всяком случае, господин Северн получил от службы безопасности «золотую карту», и мы можем свободно говорить в его присутствии. Кроме того, я высоко ценю его прямоту. В определенном смысле его приход – знак того, что наше совещание завершено. Я жду вас завтра утром в Военном Комитете, в 08:00, перед переброской флота в пространство Гипериона.
Все направились к дверям. Генерал Морпурго, удаляясь, наградил меня свирепым взглядом. Сенатор Колчев, проходя мимо, поглядел с некоторым любопытством. Советник Альбедо просто растаял в воздухе. Кроме Гладстон и меня, в комнате остался один Ли Хент. Он устроился поудобнее, перекинув ногу через подлокотник бесценного кресла, привезенного со Старой Земли.
– Присаживайтесь, – обронил он.
Я взглянул на секретаря Сената и выбрал стул с прямой спинкой, на котором только что сидел генерал Морпурго.
– Вы действительно считаете оборону Гипериона глупостью? – спросила Мейна Гладстон.
– Да.
Она сложила пальцы в щепоть и задумчиво потеребила нижнюю губу. В окне за ее спиной беззвучно бушевал прием в честь армады.
– Если вы еще надеетесь на воссоединение с вашим… э-э… двойником, – произнесла она, – то продолжение Гиперионовской кампании в ваших же интересах.
Я не отозвался. Теперь в окне появилось ночное небо, в котором еще пылали следы армады.
– Рисовальные принадлежности у вас с собой? – спросила Гладстон.
Я извлек карандаш и небольшой блокнот, о которых предпочел не упоминать при Дайане Филомель.
– Рисуйте, пока мы разговариваем, – предложила Мейна Гладстон.
Я приступил к работе: быстро наметил ее опущенные плечи и занялся лицом. Меня заинтриговали глаза.
Тут я ощутил на себе пристальный взгляд Ли Хента.
– Джозеф Северн, – протянул он. – Интересное имя вы себе выбрали.
Стремительными четкими штрихами я очертил высокий лоб и орлиный нос Мейны Гладстон.
– Знаете, почему люди недолюбливают кибридов? – продолжал Хент.
– Да, – ответил я. – Синдром чудовища Франкенштейна. Боязнь всего человекоподобного, но не совсем подходящего под определение «человек». Потому-то андроидов и объявили вне закона.
– Угу, – согласился он. – Но ведь кибриды – самые настоящие люди, не так ли?
– С точки зрения генетики – да, – ответил я и поймал себя на том, что вспоминаю мать – как читал ей вслух, когда она заболела. Подумал о моем брате Томе. – Но они часть Техно-Центра и потому подпадают под определение «не вполне человек».
– А вы тоже часть Техно-Центра? – спросила Мейна Гладстон, взглянув мне в глаза. Я начал новый набросок.
– Не совсем, – ответил я. – Я могу свободно путешествовать там, куда меня допускают, но это ближе к обычному подключению к инфосфере, чем к возможностям полноправных членов Техно-Центра.
В три четверти ее лицо выглядело интереснее, но вся сила, заключенная в глазах, открывалась, когда они смотрели на тебя в упор. Я занялся паутинками морщинок, разбегающихся из уголков этих глаз. Мейна Гладстон, очевидно, никогда не прибегала к поульсенизации.
– Если бы можно было что-то скрыть от Техно-Центра, – сказала Мейна Гладстон, – допускать вас на заседания правительства было бы безумием. Так или иначе… – она опустила руки на колени и выпрямилась. Я перевернул страницу в блокноте. – Так или иначе, – продолжала она, – вы располагаете необходимой мне информацией. Правда ли, что вы можете читать мысли вашего двойника, первой воскрешенной личности?
– Нет.
Перенести на бумагу сложное переплетение морщин и мускулов в уголках ее рта было непросто. Я зарисовал его как умел, переключился на волевой подбородок, положил тень под нижнюю губу.
Хент, нахмурив лоб, покосился на главу правительства. Мейна Гладстон снова сложила пальцы в щепоть.
– Объясните, – попросила она.
Я поднял глаза от рисунка.
