Мы двинулись было к нашей двери, но тут дверь к соседям снова приоткрылась и Стадницкий сказал нам вслед:
— И вообще вас это не касается! Не смейте совать носы в нашу личную жизнь!
— Мы и не суем, — с достоинством ответила Нианила, и мы ушли к себе.
Но недолго мы оставались одни.
Мы не успели запереть дверь, как услышали легкие шаги Клавы.
Она ворвалась следом за нами в нашу квартиру и шепотом закричала:
— Спасите меня! Он весь пошел в свою мамашу!
— Неужели он хочет отравить вас? — спросила Нианила.
— Хуже!
— Он поднял руку на ребенка?
— Ах, я сама не знаю, что говорю, — откликнулась Клава.
Тут же в дверь втиснулся Коля.
— Возвращайся домой, продажная развратная тварь, — сказал он, — не смей общаться с порядочными людьми.
— Коля, прекрати немедленно! — сказала Нианила. — Я тебя выставлю за дверь. Ты что хулиганишь?
— Я? Хулиганю! Да на моем месте другой давно бы ее задушил! Отелло своих жен за меньшие штучки на тот свет отправлял.
Мы замолчали, переваривая страшную информацию. И как назло моя любознательность опять нас подвела.
— Простите, — заинтересовался я, — а сколько жен задушил Отелло?
Тут Клава зарыдала, а Коля ответил:
— Всех, которые были… как моя!
— Ну ладно уж, — сказал я. — Что плохого могла сделать тебе жена, которая принесла тебе два дня назад из роддома чудесного сынишку?
— Вот именно, — сказал Коля.
— Но ведь я не виновата! — закричала Клава.
— Ах, ты не виновата? Не виновата — так не бойся, покажи соседям свое артистическое мастерство.
— И покажу, — ответила Клава. — Мне нечего скрывать.
— Нечего?
— Нечего! — И Клава обратилась к нам. — Пошли посмотрите, и вы меня реабилитируете.
Все вчетвером мы вновь пересекли лестничную площадку и вошли в квартиру Стадницких, из которой доносился детский плач, сопровождаемый эхом.
Надо сказать, что я вступал в квартиру Стадницких с тяжелым предчувствием того, что вступаю в опасную и, может быть, трагическую эру моей жизни. Казалось бы, что такого: ну плачет младенец, ну негры ездят по нашему Веревкину в иностранных автомобилях. Меня, скромного школьного учителя русского языка и литературы, не должно касаться…
— Нас это коснется, — прошептала моя золотоволосая супруга. — Ой как коснется!
Как и положено верной спутнице жизни, Нила порой читала мои мысли.
Молодые люди впустили нас в комнату, которая служила спальней им и младенцу, и подвели к кроватке с деревянными барьерчиками по бокам, купленную на вырост.
В этой кроватке лежали два младенца и пускали слюни.
Я прошу вас, уважаемый читатель, остановиться на этом месте повествования и попытаться встать на мое место.
Повторяю: мы вошли в комнату, где пахло детской мочой, присыпкой, счастливым и скромным бытом. Мы посмотрели на кроватку. В ней лежали рядышком два младенца и пускали слюни.
Вы поняли?
Мы ничего не поняли.
Мы переглянулись, потом посмотрели на родителей.
После тяжелой паузы раздался голос Коли Стадницкого.
— Видите?
Нила кивнула.
— А я так надеялся, — вздохнул Коля Стадницкий, — я так еще надеялся, что у меня ночной кошмар и галлюцинации. А бывают коллективные галлюцинации.
— Коллективные галлюцинации! — воскликнула оскорбленным голосом его молодая супруга. — А кто в меня кастрюлей кидал, убить хотел? Кто осыпал меня оскорблениями и рукоприкладством?
— А что мне оставалось делать? — ответил плачущим голосом Коля. Он уступал жене в размерах, но был жилистым и крепким человеком, так что всегда мог одолеть пышную, белую, мягкогрудую Клавдию.
— Простите, Коля, — спросил я, с трудом оторвав взгляд от кошмарного зрелища. — Но за что вы рассердились на свою жену?
— Как за что? За измену, вот за что! — откликнулся Коля.
— Да не рожала я его! — взмолилась Клава. — Христом Богом клянусь, не рожала. Я одного рожала и одного домой принесла. Неужели бы я не заметила, когда второго рожала?
— Вряд ли это возможно, — поддержал я Клаву.
— А я говорю — это заговор! — настаивал Коля. — Ты одного от меня родила, а второго потом, специально, потому что не мой он ребенок, а плод измены.
— Так это с кем я тебе, дурак, изменяла?
Молодые супруги вновь начали сражение, но убежать с поля боя мы с Нилой не могли, потому что присутствовали при странной загадке мироздания, а загадки требуют разрешения.
— Всем известно с кем! — кричал Коля. — С Гасаном из вашей конторы.
— Это чтобы я — с Гасаном!
— Такие, как ты, только с Гасаном и могут!
— Да ты посмотри, глаза твои слепые! — возмутилась окончательно Клава.
— Гасан — черный?
— Еще какой черный!
— И глаза у него черные?
— Ну и что?
— И кожа смуглая?
— Ни у что?
— И нос как дыня?
— Ну и что? Что? Что?!
— А то, что младенцы одинаковые и оба в тебя, подонок! Ты посмотри — глаза серые, носы курносые, губы наружу и уши вертикально!
— Клава права! — быстро произнесла моя жена, чтоб Коля не успел придумать какую-нибудь другую глупую версию. Нила, как и я, понимала, что дело куда сложнее, чем простая супружеская измена. При простой супружеской измене близнецы не рождаются с промежутком в пять дней. Не знает такого мировая наука.
— Ясно, — сказал Коля. — Я понял. Это не Гасан, а Пупенченко из Гортопа! И курносый, и глаза серые.
— А уши? — спросила Клава. — Уши у него прижатые, а вертикальные уши только у тебя и отросли, урод лопоухий!
Коля пощупал свои уши. Они и в самом деле выдавались вертикально к поверхности головы.
— Это ничего не значит, — сказал он. — В детстве у меня другие уши были.
— Что же это, я тебя с детства не знаю, что ли?
— «И я твой характер с детства освоил! — произнес Коля.
Младенец справа заплакал. Он сучил ножками.
Мы все смотрели на него. Второй младенец повернул головку и тоже посмотрел на него. Господи, они были абсолютно похожи!
Но Коля сделал иной вывод.
— Вот, — сказал он, — правый — это мой. Я чувствую. Он плачет и страдает от твоей, Клавка, подлой измены!
И тут, как бы подслушав обвинения Коли, второй малыш зарыдал так, что правый перестал плакать и воззрился на брата.
И правда — я уже не мог называть их иначе как братьями, близнецами, хотя этого и быть не могло.
— Послушай, Коля, — сказала моя супруга, — ты можешь шуметь и бить посуду, как тебе хочется, но твоя жена здесь не виновата. Она в себе носила только одного младенца, это может Дина Иосифовна подтвердить. И я сама Клаву у роддома встречала, и ты сам младенца на руках нес. И он был один.
— Сначала был один, — ответил Коля, — а сегодня ночью она еще одного, родила. Тайком от меня, потому что это не мой ребенок!
