— Не понимаю, почему меня нужно вытрясать наизнанку? Я и так сказал слишком много. Знаете, признаваться в ясновидении — это все равно, что в подслушивании и подсматривании. Лучше просканируйте мое тело и убедитесь, что я здоров как моллюск.
— Тело подождет, капитан. Сначала вам придется пройти тесты.
— Валяйте, — усмехнулся Ольгерд, — только сейчас придет Венера с порезанным пальцем и будет говорить с вами о диете, пока вы не покроетесь испариной.
— Держите, — Ясон все-таки протянул ему капсулу.
Ольгерд на этот раз ее проглотил.
— Подождем?
— Подождем.
Матери не следовало лететь с отцом на Альдебаран. Он это тоже знал, но по закону неизбежности ничего не мог сделать. Гигантское колесо времени крутилось и перемололо ее в который раз на глазах у отца, чтобы однажды все начать сначала: создать вселенную, Солнце, человечество, и ее, Шейлу Янс, чтобы, в конце концов, засосать эту маленькую женщину в песчаную ловушку на буро-зеленой, корявой планете рыжей звезды Альдебаран.
— Ма, останься. У меня все-таки день рождения на носу. Пирожки мне испечешь.
— Пирожки тебе робот испечет.
— Робот-хобот, съел мой чебот… Не хочется мне тебя отпускать, понимаешь?
— Мы к Новому Году вернемся.
Никогда ты не вернешься, никогда!
— Если я открою достойную названия планету, я назову ее твоим именем. Почему отец назвал планету Ингерда? Слишком много чести для нашей принцессы!
— Мы назвали ее вместе, — улыбнулась мама, — там была одна фреска в храме с какой-то богиней. Мы очень долго на нее смотрели, и нам показалось, что она похожа чем-то на нашу дочь. Вот и все.
У богини глаза были зеленые и чуть-чуть раскосые, волосы желтые как солнце в замысловатой конусообразной прическе, обвитой змеями, она была прекрасна и на земной вкус, но главное в ней было не то. Лицо ее светилось добротой, такая женщина никогда не смогла бы повысить голос и не стала бы придираться к твоим ошибкам, сквозь тысячелетия дарила она свою любовь и ласку с потускневшей фрески, в отличие от строптивой Ингерды, которой и на близких-то тепла не хватало.
— Мам, не улетай.
— Ну что ты как ребенок, Ольгерд?
— Мне всегда тебя не хватает, всю жизнь. Останься хоть раз ради меня.
Она смотрела на него и не понимала. Он бился в каменную стену. Она не хотела печь пирожки и по утрам целовать своих детей в лоб. Ее ждал неведомый мир, который простирался над их домиком мириадами мерцающих звезд, бесконечный, обманчивый и хищный. Если бы сплошь и рядом там встречались удобные планеты, по которым можно разгуливать без скафандра и с прекрасными женщинами на фресках!
Ольгерд очнулся и понял, что трезв. Мало того, ясновидение кончилось, а вместе с ним и дурацкое чувство обреченности.
— Послушайте, доктор… похоже, я действительно болен, — он покрутил пальцем у виска, — мне очень стыдно, я был безрассуден как мальчишка и, по-моему, еще и груб.
— Только что заходила Венера, — мрачно сказал Ясон.
— Да?
— Да. Она порезала палец.
Ржавые рельсы убегали вдаль. Теперь он не знал, что будет за поворотом. Он был спокоен и тихо, тайно счастлив, как человек, у которого сбылась давняя мечта.
— Так себе пейзажик, — комментировал Челмер, — но откуда тут, черт возьми, наши березы? Летели-летели и как будто домой вернулись, да еще на какую-то свалку.
— Помолчи минуту.
— Земля номер два, — сказал Ясон, — которой меньше повезло.
— А где же люди? — спросила Венера.
— Вымерли с тоски, — усмехнулся Челмер, — что тут делать-то?
— Вообще-то странно, — она покачала коротко остриженной головкой, — радиоактивности нет, инфекций нет, вообще никакой вредности нет. Я все проверила десять раз.
— Теперь нет, — сказал Ольгерд, — что тут было три тысячи лет назад, одному Богу известно, если он вообще про эту планету помнит.
— Так куда же все делись, капитан? Вымерли?
— Не знаю. Комиссия решила, что все куда-то переселились. Массовое бегство.
— Наверное, они были похожи на нас.
— Было бы странно, если б нет.
На планете Ингерде стояла нормальная земная осень. Сентябрь средней полосы. Золотые березы перемешивались с зелеными соснами и бурыми дубами. Сухими пучками торчала трава, в зарослях мха краснели упругие ягоды клюквы. Маленький отряд приближался к кубам и цилиндрам какого-то завода.
— Бред какой-то, — не выдержала впечатлительная Венера, — как будто я в Лесовии… только в какой-то страшной Лесовии. Ольгерд, ты издеваешься над нами? Уж лучше бы какие-нибудь бурые скалы и жерла с магмой. Ей богу, это не так жутко.
— Нервных просим вернуться на звездолет, — ответил ей Челмер.
— Все могут вернуться на звездолет, — сказал Ольгерд, — я никого не держу.
Он чувствовал, что ему здесь и сейчас никто не нужен.
— Мы хотим видеть храм, — возразил Виктор.
— Да, — кивнула Венера, — мы хотим видеть Ингерду.
Сестра рассмеялась.
— Да не я это вовсе! Не знаю, что отец нашел похожего.
Храм показался из-за перелеска. Он был как будто сложен из четырех проникающих друг в друга полусфер, как форма для кекса. В каждой полусфере была отдельная дверь, правда, целой и не засыпанной оказалась только одна. Для начала, как водится, пустили робота и убедились, что все в порядке. Потом вошли.
Внутри это древнее сооружение казалось почему-то больше, чем снаружи. Воздух был пыльный, ноги увязли в слое песка и земли, потому что пола не было. Робот моргал осветителем, пока не выбрал оптимальный режим. Из тьмы проступили толстые крошащиеся колонны, ступени, ниши, куполообразные потолки с застывшими тусклыми ликами на них. Ощущение от всего этого было жуткое.
— Сколько столетий они смотрят с потолка и никого не видят, — поежилась Венера.
— Вот она, — Ингерда первой шагнула в следующий зал, — идите сюда!
Из-за колонн на людей ласково смотрела золотоволосая богиня со змеями в прическе. Она как будто знала, что люди придут к ней, и приветствовала их немым взором прекрасных глаз. После жутких ликов на потолке богиня притягивала к себе как свежий ручей, как залитая солнцем лесная поляна.
