Она отключила телефон. На губах играла улыбка.
— С ума сойти. Соскучился и даже выключил компьютер. Приготовил ужин и ждет. Подумать только, он ждет меня! — Швырнула деньги на стол, толстую пачку, и сладко потянулась. — Не зря мне вас рекомендовали. Вы действительно ведьма.
Она не спросила, как долго он будет вместе с ней. А я не сказала. Зачем лишать человека столь короткого счастья?
Когда она ушла, я с трудом поднялась с кресла, ничего не чувствуя. Все выжгло. По стеночке, по стеночке. На кухню.
Олег успел выкурить всю пачку. Его глаза, как и мои, были мертвыми. Он знал, что произойдет.
— Опять? — Лялька едва не плакала. — Ты же обещала!
Я достала из холодильника початую бутылку водки и выпила ее всю — винтом.
Дальше — темнота.
* * *
То был, наверное, самый сильный запой. Я стремительно теряла человеческий облик, расплачиваясь за содеянное. Но ни секунды не жалела. Почему-то казалось, что один этот мой поступок перевесит прошлые грехи.
На следующий день Олег забрал дочь и куда-то уехал. Или мне так запомнилось? Не знаю. Сейчас и неважно.
Иногда выныривала из забытья, встречала у порога незваных гостей и ворожила, протискиваясь в узкую щель чужого будущего. Слонялась по квартире, то и дело, натыкаясь на зеркала. Не понимала, откуда в нашем доме столько зеркал.
Уже потом Олег признался, что это был совет психотерапевта: «Ваша жена увидит, во что превратилась, и вернется в семью». Хреновый психотерапевт.
…Я очнулась.
В жизни ничего не изменилось.
Все так же бухтел телевизор, все так же пальцы студил холод, все так же бил озноб одиночества. В настоящем не было ничего, что могло бы удержать. Если нет Олега, зачем жить?
Телефонный звонок — он всегда внезапен. Даже и тем более, когда его ждешь.
— Что делаешь? — Судя по звукам, Дима сидел в ресторане. Пианист играл «Killing Me Softly». Довольно неплохо играл. Даже по телефону.
— Ужинаю.
— Я по делу.
— Выкладывай.
— Нам надо жить вместе. Тогда я не буду ни с кем встречаться. Тебе же нужен мужчина в доме?!
— Зачем?
— Любой женщине нужен мужчина. В доме. В жизни.
Бросила трубку.
Любой женщине нужен мужчина. Смешно. Мать внушала мне эту мысль с детства: хорошие девочки выходят замуж, хорошие девочки рожают детей, сидят дома и никогда не изменяют мужьям.
Хорошей девочкой я никогда не была. Когда же тебе за сорок, глупо прятаться за мужскую спину.
— И откуда в тебе, глупой бабе, столько феминизма, столько стремления к свободе? — удивлялся Олег. — Ты же из себя ничего не представляешь.
— Что ж ты меня, такую дуру замуж взял.
— Когда я тебя брал, ты дурой не была.
— Получается, ты меня сделал такой?
— Дура!
Он уходил. Хлопок двери — холостым выстрелом. Но я не боялась, что Олег не вернется. Тогда наша связь была сильнее, чем любовь или ненависть. Я была его дурной привычкой. А дурные привычки можно бросать бесконечно.
* * *
Терпение Ляльки лопнуло в мае. Вспомнить бы, какой год на дворе стоял. Ну, неважно — календарные отметины ненадежны. Особенно по прошествии времени.
У нее тогда с учебой проблемы начались, из двоек не вылезала, да и с подружками не задалось. Натура скрытная, в себе все держала. Как я ни пыталась, так и не смогла увидеть, что у нее в душе: плотные тяжелые шторы. Посторонним вход воспрещен.
Я была посторонней.
Фотография того периода. Улыбающийся Олег, напряженная Лялька, и я — бледная тень в иссохшем теле. Я тогда только-только курс лечения прошла. Дала домашним слово, что больше никаких гаданий на дому. Да и вообще наш дом — наша крепость. И в нем не должно быть чужих. Только Олег, Лялька, я и моя маман по праздникам. В виде исключения. Мы обычная нормальная семья. Я домохозяйка. У Олега бизнес начал налаживаться. Деньги в доме были. Вот он и решил:
— Времени у тебя — вагон. Займись чем-нибудь полезным!
— Чем?
— Сиди дома и вари борщи.
Борщи. Время и терпение залечили раны и надломы. И даже Лялькины шторки чуть-чуть приоткрылись. Олег вновь стал со мной спать и теперь находил в сексе свое, извращенное удовольствие. Маман все чаще приходила на ужин — не только по праздникам. Мной были довольны. Не сорваться бы!
— Теперь тебя даже людям можно показывать, — сказала Лялька за семейным ужином. — Как обезьянку.
Олег и маман переглянулись. До этого Лялька вообще никак ко мне не обращалась.
Обиду я проглотила. Она сделала шаг навстречу — и я уцепилась за шанс:
— Разве во мне есть что-то обезьянье? — улыбка через силу. — Я все-таки человек.
— Была когда-то.
— А теперь?
— А теперь ты у нас гадалка! Вешаешь людям лапшу на уши! Дураки верят!
— У каждого есть право верить в то, во что он хочет. Хочешь — в Бога. Хочешь — в черта. Хочешь — в себя. Мне казалось, люди от меня уходят счастливые.
— Уходят. Только недалеко. После твоих сеансов они мрут, как мухи. Ты им всем врешь.
— Не всегда можно говорить правду.
— А кому нужна твоя ложь?
— Ляля! — охолодил Олег.
— Что — Ляля?! Я уже четырнадцать лет Ляля. Ты разве не знал, папочка, что дети алкоголиков рано взрослеют? А твоя жена хоть на человека стала похожа. За что ей отдельное спасибо.
Маман тонко улыбнулась, одобряя действия внучки. Впрочем, Ляльку она всегда поддерживала, видя в ней свое собственное и, возможно, более удачное продолжение.
— Ты куда? — Олег испуганно приподнялся. Забавный такой!
— Пойду, покурю на лестницу.
Конечно, Лялька была права. На все сто. К тому времени я уже привыкла, что все вокруг меня правы.
На лестнице воняло мочой и табаком. Я прижалась к стене и закурила сигарету. Ломало. Зачем мне все это? Ради кого? Чтобы все были довольны? Когда я жила для себя — Олег и Лялька были несчастливы. Когда я жила для них — несчастлива была я. Ну и как разрубить гордиев узел? Уйти? Остаться?
И тут появилась она.
Марга.
* * *
Аккуратный пальчик на кнопке звонка. Она могла стоять часами, нажимая, пока не откроют. В кармане шубки грелись ключи. На моей памяти Марга ими ни разу не воспользовалась.
Прошла на кухню, цокая сапожками.
— Ты помнишь, что тебе завтра работать?
— Помню. Я сегодня уволилась. Сделала все, как ты сказала.
— Тогда выпьем! — Марга терпеть не могла стопки, пила стаканами, никогда не пьянела. — Вздрогнули! Вечная память!
Водка обожгла и охладила. Закусили красной икрой и яблоками.
