Ричард Матесон - «Если», 1995 № 06

— Преображение возможно только при участии других людей?

— И при условии, что взрослый человек возьмет на себя хотя бы часть ответственности за свое одиночество, если он переживает его как несчастье. Вот иногда говорят: первая любовь не удалась, и она осталась одна. Я убеждена, что ДО этого было что-то, определившее отношение к единственной попытке как к фатальной. А ведь для человека, вообще-то уверенного в своей пригодности к жизни, любая неудача — лишь эпизод. Ведь в чем самый большой плюс одиночества, который, на мой взгляд, оборачивается самым большим его минусом, самый большой соблазн, который и заставляет человека поддерживать та кое состояние: в отсутствии риска. Потому что отношения, любые отношения — всегда риск. Вас могут отвергнуть, вы можете испытать боль. И вот человек ка к бы говорит себе (бессознательно): мне больше не нужно рисковать. Я в этом не участвую.

— «Если у вас нету дома, пожары ему не страшны, и жена не уйдет к другому, если у вас нет жены»… Значит, одинокий человек еще и слаб, труслив?

— Причем это справедливо для разных областей жизни. Скажем, некто отказался делать карьеру. Ему и обидно: начинали вместе, тот уже там-то, а я все тут. Но с другой стороны, преуспевшие очень рисковали. Они должны были бороться, вступать в контакты, часто с неприятными людьми, идти на компромиссы, добиваться своего. По нашей жизни можно заметить, что рисковали даже физически, хотя в цивилизованном обществе этого быть не должно. Зато, отказавшись от борьбы, человек сохраняет самооценку: я выше этой суеты.

Пробовать или замкнуться в горделивом одиночестве? Думайте сами, решайте сами.

Есть такое заболевание, аутизм, когда ребенок живет в собственном мире. Как на необитаемом острове. Он может разговаривать сам с собой, и его никто не понимает. Может молчать. У меня был такой пациент, двухлетний мальчик, который замкнулся в себе после травмы, на его глазах умер маленький брат. Этого мальчика долго лечили, выводя из относительно безопасного его одиночества в мир. Выжить можно только в том случае, если поверишь, что в этом опасном мире, чреватом смертью, есть еще что-то…

К тебе, одиночество, словно к затонам,

Бегу от житейского зноя —

Упасть и очнуться в холодном, бездонном,

Омыться твоей глубиною!

И мысли текут, ни конца им, ни краю —

Как будто с волнами играю,

Пока изнуренного, хоть на мгновенье,

Меня не поглотит забвенье.

Стихия родная! Зачем же я трушу,

Лишь только твой холод почувствую жгучий,

Зачем тороплюсь я рвануться наружу,

На свет, наподобие рыбы летучей?

Здесь нечем согреться — там нету покоя,

И обе стихии карают изгоя.

Редакция журнала «Если» информирует читателей, что в статье Карины Мусаэлян «Разбить клетку», опубликованной в номере 9 за 1994 год, приведены стихи, автором которых является Ирина Бузулуцкая. В тексте этих стихотворений по вине автора статьи допущены следующие неточности:

— вставлены не принадлежащие автору стихов слова «Твою мать!»;

— опущена строка «Кто простит и кто осудит»;

— исключены слова «ни порога, где ни воли»;

— вместо слов «ртутной пулею в лоб» напечатано «чтобы пулею в лоб».

Редакция выражает свое сожаление в связи с допущенными отступлениями от авторского текста и публикацией этих стихотворений без письменного согласия их автора.

Как успели заметить наши читатели, редакция журнала не злоупотребляет публикацией романов с продолжением, понимая, что ждать целый месяц, расставшись с героями на самом интересном месте, — слишком серьезное испытание. Однако в мировой фантастике есть явления, мимо которых невозможно пройти. Так, по мнению критиков, дилогия Грега Бира входит в десятку лучших эпических романов в жанре «твердой» НФ последнего десятилетия (с одним из представителей этой десятки — романом Кэролин Черри «Последняя база» — мы познакомили читателей в прошлом году). «Бессмертие», вторая часть дилогии, повествующей о будущем человечества, задумывалась автором как вполне самостоятельное произведение, однако редакция сочла необходимым пояснить некоторые технические термины и элементы сюжета, использованные автором в первой части. Попутно заметим, что Грег Бир относится к числу наиболее изобретательных авторов в плане фантастических реалий, так что чтение его произведений требует внимания и аналитической работы.

На кладбище Новомерчисонской станции стояло не больше трех десятков обелисков. Участок ровной, заросшей травой земли был обнесен изгородью; по нему и вокруг, создавая естественную преграду, бежала речушка; воды ее ровно и еле слышно журчали леденящим сухим ветром, от которого подрагивали и шелестели травинки. Над равниной застыли исполины с ребрами из снега и космами из серых туч. Солнце, зависшее на востоке, в часе пути от кряжа Два Больших Пальца, светило ярко, да не грело. Но даже под студеным ветром Гарри Ланье обливался потом.

Он шагал, подпирая плечом гроб. Похоронная процессия направлялась через ворота в заборе из белых кольев к свежевырытой могиле у приметной, оплывшей от дождя груды черной земли.

Ему помогали шестеро друзей. Гробом служил простой сосновый ящик, правда, сработанный по точному чертежу, из гладко оструганных и плотно подогнанных досок. Тело Лоренса Хейнемана весило добрых девяносто килограммов.

В двух шагах позади брела Ленора Карролсон, вдова: голова запрокинута, потрясенный взгляд устремлен куда-то по-над краем гроба. Вместо привычного пепельного оттенка светлых волос — серебро.

Ларри выглядел намного моложе Леноры, в свои девяносто казавшейся призрачно-хрупкой. Тридцать четыре года назад, после инфаркта, он получил новое тело; на этот раз его погубила не старость и не болезнь, а камнепад в горах, снесший лагерь в двадцати километрах от станции.

Опустив покойника в землю, могильщики выдернули толстые черные веревки. Гроб накренился и заскрипел в грязи. Священник Новой Римской церкви прочел по-латыни заупокойную. Первую лопату пахнущего влагой грунта сбросил в яму Ланье. Прах ко праху.