Излучатели погасли. Под звон хрустальной люстры апартамент, как лифтовая кабина, стал плавно падать в противоатомный бункер.
Когда здание директората тяжко вздыбилось в небо, а после расплылось по земле покореженными панелями, апартамент уж находился глубоко под землей. Люстра ни одной своей подвеской не отозвалась на поверхностный взрыв.
Все пятеро бросились к месту падения бочки. Впереди, по аллее, мчался Начальник Охраны. На сапогах, в голенищах, были у него разрезы: еле влазили в них его шарообразные икры. От ретивости Начальника Охраны мышцы икр так мощно напрягались, что голенища рвались с молниевым треском. Он оглянулся на Химика, который машисто следовал за ним, и прокричал, что по такому случаю фирма должна сшить ему хромовые сапоги на заказ и за собственный счет. Напуганный и раздосадованный вероломным взрывом бочки, Химик упрямо гаркнул:
— Не выгорит!
Начальника Охраны взбесила злая скупость Химика, но, чтобы показать, что он выше корысти и что никакая несправедливость не восстановит его против любимой фирмы, выдохнул печально:
— Эх, ты, технократ.
Вокруг руин топталась, ахала, злорадно посмеивалась разноликая толпа. Возле раскаленной загогулины, которая еще полчаса назадявлялась балочным перекрытием, громадился Президент директората, похожий на кита, стоящего на хвосте. Рядом с Президентом, Канцеляристом и Начальником Охраны, пробуя углядеть среди развалин какого-нибудь живого человека, гнулся Химик. Особняком, соблюдая служебную дистанцию, держался Кладовщик. Чуть поодаль переминались Грузчик и Крановщик.
— Что, это, здание лопнуло — ничего, оно застраховано со всем содержимым, на страховку и не такое отгрохаем, а вот что, это, директорат, кроме меня, погиб — не дело, — зычно сказал Президент, обращаясь к Химику. — Ну, это, и ты сохранился. И некоторые — тоже. Жарко нам всем придется. Панихиду, как водится, закажем, а затем главное — конкурс за конкурсом. Беру на себя женщин. Ты, это, займись мужчинами…
— Я, господин Президент, займусь специалистами.
— …специалистами. Подбирай. Женщинами займусь сам, а то нахватаешь красоток, фирме же нужны труженицы. Как я люблю выражаться при помощи народной мудрости: с лица не воду пить. Да, это, почему ты не лежишь с ними?
И Президент, точно сарделькой, ткнул толстым пальцем в сторону развалин.
— Вы недовольны, что я остался в живых?
— Всех, это, погребло.
— Вас же не погребло.
— Я… Мы с Канцеляристом посетили оранжерею. И запомни: судьбоносные личности не погибают, это, ни случайно, ни вообще. Они умирают собственной смертью, выполнив историчесую миссию… Ну, это, почему тебя не прихлопнуло?
Начальник Охраны выбирал подходящий момент для сокрушительного ехидства. Чуть Химик замешкался с ответом, он подсказал ему, как наставник бестолковому ученику, которого допрашивает спонсор колледжа:
— Президента нельзя обманывать.
— И не собираюсь.
— Зато Президенту обманывать льзя, — сострил Президент. — Ну, это?
Химик рассказал о том, как к нему прибежал Грузчик, и о том, что произошло после.
Президент озадачился.
— Мгым-му?! Попахивает потусторонними силами.
— Науке неизвестны такие.
— Науке не все известно. Поменьше чванься, это. Побольше к нам, хозяевам, прислушивайся. Мы, как-никак, прорабы системы — всем заправляем. Стало быть, соображаем лучше всяких там наук. У народа опять же, это, насчет потусторонних сил — другое мнение.
— Несусветица, господин Президент.
Канцелярист, не по чину уцелевший от гибели, а также не забывавший о том, что Президент заподозрил его в недозволенных съемках, с мгновения на мгновение ожидал своего служебного крушения.
Тот, кого увольняли из канцелярской системы по тайному пункту: «Не соответствует принципам правящей секретности», — попадал в красный список и принимался только на тяжелую и низкооплачиваемую работу. Канцеляристу надо было спасаться, и он жестко слукавил:
— Его высокопревосходительство имеет в виду не какую-нибудь мистику.
— Да-да, мистика, это…
— Потусторонние силы в его просвещенном понимании…
— Да-да, именно.
— …наши враги из космоса.
— Да-да, верно, это, космяне могли подложить нам свинью.
Крановщику никакие удавалось лицезреть Президента, что и было постоянной причиной для его грустно-мечтательных постельных разговоров с женой. Теперь Крановщик сияющими глазами смотрел на Президента, он невольно воскликнул:
— Во экземпляр! Бизнесмен с большой буквы, прямо стегозавр!
На президентские слова о свинье он отозвался восторженным воспоминанием.
— Господин Президент, я когда подъехал на «козле» к бочке…
— «Козлом», ваше высокопревосходительство, он называет подъемный кран, — перевел Канцелярист.
— …она была чистой воды свинья, вроде даже с хвостиком.
От Президента не ускользнули восторженные взоры Крановщика. Он пообещал себе учредить должность кабинетного телохранителя. Мало ли на что может пуститься надоевшая секретарша или подвошистый Канцелярист?! И назначен будет телохранителем этот вот Крановщик. Вытащенные из грязи, низов, преданнее любой собаки.
Умягченный выражением такой непосредственной почтительности и своей внезапной прозорливостью, Президент значительно сказал:
— Очень вполне достоверно: космяне, это, подложили нам свинью. Но зачем?
— пока не провижу.
— Извиняюсь, господин Президент. Бочка наша, — вкрадчиво промолвил Кладовщик.
— Концепцию, это, моего прозрения оспаривают с доказательствами. Есть ли они у тебя?
— Я первый обнаружил. А я неусыпный хранитель полуфабриката.
— Когда это?
— Вчера вечером. На свинью полсмены походила.
— Где обнаружил? На складе?
— На платформе.
— Космяне! Спустили преспокойненько. В склад не больно-то изловчишься, на платформу, это, удобно.
— Во, стегозавр!
Трясучка, устроенная бог знает почему сдуревшей бочкой, все еще отдавалась в теле Грузчика. Временами ему чудилось, что вибрирует мозг, и возникло головокружение. В момент головокружения он и поддержал Кладовщика.
— Наша. У-ху-ху, в башке у меня ко-о-о-лесом.
— Кто таков, это?
— Гру-уз-з-чик я.
— Грузчик, а, смотрите, якает. Давай доказывай.
— Т-ты со мной на «тыты», дак и я н-на «тыты».
Грузчик схватился за голову, он старался не упасть, поэтому вращался, как дерево, на которое налетел вихрь, а вырвать из земли не может.
— Натрясло человека. До сих пор голосовые связки колеблет, — сказал Химик c душевным сочувствием.
