и вызвало у штатника то ли брезгливую, то ли презрительную гримасу. Я в очередной раз не понял — и решил выяснять, сколько сумею.
— Ага, — сказал наш. — Предоставить шедми полигон, где они смогут собрать силы и воспитать террористов, да? Я вообще против, чтобы туда везти взрослых, если уж на то пошло. Если везти — то только детей. С нашим персоналом. А ещё лучше — на Земле оставить. Под самым пристальным надзором.
— Господин Дементьев совершенно прав, — вступил штатник. — Присутствие взрослых шедми рядом с этими детьми категорически исключено! Кроме того, что шедми участвовали в тяжелейшем военном конфликте — они являются идеологическими противниками всего прогрессивного человечества. Нам известно, что общественный строй Шеда имеет ближайшей аналогией коммунизм. И вы предлагаете нам, выигравшим войну с красной заразой, предоставить комми продолжать воспитывать детей в том же духе, что и раньше? Немыслимо. Необходимо воспитать этих бедных детей в духе истинной демократии и прогресса, как наших потенциальных союзников и друзей. Со своей стороны, Соединённые Штаты уже сделали первый шаг в этом направлении: на Аляске ещё во время войны было создано несколько комфортабельных баз-интернатов, где размещались спасённые от жестокости военных действий дети-шедми.
— Правильно! — воскликнул наш. — А взрослых — на Эльбу! Или — куда вы отправляли своих, мистер Стаут? Со взрослыми уже ничего не поделаешь, они враги.
Все остальные представители одобрительно зашумели. Штатник принялся развивать успех:
— Надеюсь, господа, все понимают, что никто из мирового сообщества не желает несчастным сиротам ничего, кроме блага? В конце концов, у нас огромный исторический опыт по адаптации детей отсталых народов в дружную семью цивилизованных стран Земли…
— Шедми — не отсталый народ, — сказал я. — И я не уверен, что люди могут вырастить и воспитать здоровых детей их вида, уважаемый господин Стаут. Это связано с огромными трудностями: даже неправильное питание может привести к тяжёлым последствиям, физическим, не говоря уж о душевных…
— Мы располагаем консультантами с Шеда! — возразил штатник, улыбаясь во все тридцать три, как рекламный агент. — И — только взгляните, как всё замечательно удаётся, господа! Наши лучшие медики, лучшие ксенологи, лучшие учителя…
Наш успокоился, расслабился и с барской улыбкой кивал при каждом слове Стаута. Прочие очарованно слушали. Тюленята переглянулись; их лица выглядели совершенно непроницаемо. Я сказал:
— Прошу прощения, мне кажется, у граждан Шеда есть вопросы.
Никто особо не рвался слушать эти вопросы, но штатник, продолжая сиять зубами, повернулся к тюленям:
— Господа говорят по-английски?
— Говорю хорошо, — Бэрей сдвинул кончики пальцев. — Я не верю, Стаут из Вашингтона. Не представляю. Не верю. Шедми не удастся вписать в общество землян.
— И я не верю, — сказал я. — Как человек, который тоже представляет Шед.
Штатник улыбнулся, как огорчённая акула:
— Нет проблем! Мы используем доказательства!
Он фокусным жестом вынул из чехольчика в виде перстня миниатюрный наручный ВИДпроектор и развернул запись в почти натуральную величину. Под ослепительным солнцем, под бледно-зеленоватыми небесами, в полосе океанского прибоя весело плескались дети. Трое парнишек, в ожерельях из ракушек и нагишом, перекидывались большим красным мячом с изображением Микки-Мауса; беременная девчушка, сидя на широком плоском камне, показывала двум белькам краба на раскрытой ладони. Камера сдвинулась: молодой штатник в форме миротворческих сил раздавал очарованным малышам-шедми из большой коробки яркие пластиковые фигурки монстриков. Зал Совета наполнился запахом морского ветра.
Сценку сняли прекрасно: она вызывала стойкое чувство, будто война, страшная катастрофа, смерти — это злая неправда. И тем чудеснее выглядело, что в тюленятах не было ни тени рекламного лоска, дети веселились искренне, не на камеру, а сами для себя. Представители земных государств оживились, заулыбались и принялись шушукаться — а мне страшно захотелось укол кардиопротектора и прилечь. Сердце сжалось: оно раньше разума догадалось, что мы наблюдали мастерски сделанную с неведомыми целями фальшивку.
Я взглянул на шедми — и понял: их тоже не удалось провести.
— Я хочу сказать! — звонко воскликнула Гэмли по-английски. — Остановите это!
Картинка дрогнула и замерла.
— Вы хотели спросить? — предупредительно сказал штатник.
— Уберите это, — попросила Гэмли. — Не могу смотреть, как играют мёртвые. Давно мёртвые.
Если бы она с размаху врезала Стауту по физиономии, это не поразило бы Совет до такой степени.
— Что вы говорите? — отшатнулся штатник. — Почему?!
— Это не Аляска, — сказала Гэмли. Её лицо настолько побледнело, что казалось прозрачным. — Это вообще не Земля. Это снято на Океане Втором.
— Вы ошибаетесь, мисс, — штатник взял себя в руки и с доброй укоризной покачал головой. — Ошибаетесь, уверяю вас.
— Не ошибаюсь, — сказала Гэмли. — Не могу ошибиться.
Она расстегнула нагрудный карман комбинезона и вынула оттуда какую-то яркую и бесформенную вещицу. Поднесла её близко к камере — и вместо резвящихся тюленят весь Совет увидел оплавленную, скособоченную фигурку Человека-Паука.
— Я ношу это с собой в память об убитом брате, — сказала Гэмли. — А он привёз это с Океана Второго. Где люди сперва дарили эти игрушки нашим детям, а потом сожгли детей вместе с игрушками. Он носил это с собой, как… не умею сказать. Как фетиш? Как… кусок боли? Как надежду?
— Это Океан Второй, — подтвердил Бэрей. — Это снято задолго до войны. Этот человек — с базы людей на Длинном острове, а снимали где-нибудь поблизости. На побережье у Светлой Гряды… Наши тогда тоже снимали хронику. Мне даже кажется, что я помню эту игрушку на видео, этот красный мяч с чёрным зверьком. Но даже если игрушка и не та — вряд ли пляжи Земли засыпаны ракушками радужных цедилок, как тот, что на видео. Эти существа — даже не наши разработки. Это эндемик, обитающий только на западных островах Океана Второго.
— А краб у девочки — наш, — сказала Гэмли. — Завезённый с Шеда. Можете спросить любого специалиста по экзобиологии.
В Зале стояла гробовая тишина. Штатник пытался изобразить улыбку, но выходило кисло.
— Крайне прискорбно, — сказал я. — Не могли бы вы, уважаемый господин Стаут, объяснить, зачем понадобилась эта живописная, но чудовищно жестокая мистификация? А заодно сообщите Совету, где находятся дети-шедми и в каком они состоянии.
— Я не знал, — скрывая раздражение, пробормотал штатник. — Я не знал, что это запись с Океана-2. Наверное, референт перепутал файлы. Это очень досадно. Я думал, мы сможем решить всё быстро…
— А девушка не могла перепутать? — вставил наш.
— Океан-2 с Землёй? — удивился я. — А вы бы перепутали? Если бы это были ваши дети?
— Я наведу справки, — сказал штатник. — Вышло очень неловко.
— Какое осторожное словцо, — заметил я. — Будто вы записную книжку обронили.
— Уже неважно, — сказал Бэрей. — В любом случае, размещение детей со станции на Аляске неприемлемо. Вадим из Москвы
