– Эх, – сказал ни с того ни с сего Синяев, – хоть бы на лыжах покататься.
Лыжи, снег! Не скоро они смогут увидеть все это! Они подошли к окну. За ним находилась терраса, выложенная голубыми плитками. Широкая лестница спускалась от нее к воде. У нижней ступени покачивалась небольшая лодка, закрытая «стеклянным» колпаком. Выход на террасу был в одном из углов комнаты, за фонтаном.
От дома до берега океана по склону раскинулся обширный сад, с множеством оранжевых, красных и темно-желтых растений. Среди этой густой «зелени» прятались неизбежные статуи – черные, белые и золотисто-серые. Друзья заметили несколько маленьких птиц.
Одна из них села на перила террасы, и они смогли хорошо рассмотреть ее. Птица была величиной с воробья, с синими перышками и голубым брюшком. Тонкий острый клюв был длиннее тельца. Хвост был раздвоен, как у ласточки.
Широков тихо свистнул. Птица повернула головку, посмотрела на них зелеными глазками и вспорхнула с перил. На мгновение она сверкнула в лучах Рельоса, как драгоценный аметист, и исчезла в оранжевой листве.
– Волшебное царство! – сказал Синяев, но сказал как-то вяло, без воодушевления. – Мы не во сне это видим?
Широков улыбнулся. По-видимому, мысли о лыжах все еще не покидали его друга.
– Если это сон, то он снится нам обоим одновременно, а этого никогда не бывает.
Позади них раздался негромкий звук, точно стеклянным молоточком ударили по серебряной пластинке.
Они обернулись, но комната была, как и прежде, пуста.
Звук повторился, и теперь они поняли, откуда он исходил.
На одной из стен находился большой, до двух метров в поперечнике, серебристо-голубой экран, малозаметный на фоне стен того же цвета. Под ним стоял низкий пятиугольный столик на двух кольцеобразных ножках, а на нем продолговатый ящик с двумя кнопками и чем-то вроде решетки, как будто металлической.
Мелодичный звук раздался в третий раз.
– Это звонок «телефона», – сказал Синяев.
Они подошли к экрану. Он был не прозрачен, но почему-то казался бездонно-глубоким. Своих отражений они в нем не увидели.
Широков заметил на столике записку и взял ее. На русском языке рукой Бьяининя было написано:
"С помощью этого экрана можно говорить с любым человеком, находящимся на Каллисто. Для вызова нажмите кнопку, расположенную с левой стороны, и громко назовите имя и фамилию того, с кем желаете говорить.
Если услышите чужой вызов и захотите ответить, то нажмите правую кнопку".
– Это значит, – сказал Синяев, – что на Каллисто нет двух людей, носящих одинаковые имя и фамилию.
– А разве ты этого не знал? – спросил Широков, внимательно рассматривая кнопки и решетку, которая, по-видимому, прикрывала микрофон или заменяющий его аппарат. – Я давно это знаю. Но вот что интересно. Бьяининя здесь не было вчера. Когда же положена записка?
– Вероятно, пока мы спали.
– Да, кто-то входил. Но не в этом дело. Интересно другое. Никаких запоров здесь нет. Вход всегда открыт. Неужели на Каллисто совсем нет любопытных?
– Ах, вот ты о чем! Да, выходит, что они не страдают этим пороком. На Земле перед домом, где поселились люди с другой планеты, была бы толпа с утра до вечера.
– Вот именно. А ведь любой каллистянин может войти к нам в любую минуту.
– В этом и состоит их превосходство перед нами. Они всегда и во всем думают о других, о том, чтобы не причинить другому малейшей неприятности. Это вошло у них в плоть и в кровь, стало нормой поведения.
– Вот именно, – повторил Широков. Звонок раздался еще раз.
– Кто-то хочет говорить с нами.
– А может быть, вызывают прежних жильцов этого дома?
– Вряд ли. Но все равно надо ответить.
Широков нажал правую кнопку.
Экран мгновенно посветлел, став белым. Потом он вдруг «исчез».
Образовалось «окно», и они увидели внутренность почти такой же комнаты, как та, где находились сами. Только фонтанов в ней не было.
Буквально в «двух шагах» по ту сторону экрана стоял Синьг.
Если бы они не видели, как появилось изображение, то могли бы поклясться, что это действительно Синьг, настолько реальна была его фигура.
– Я вызываю вас в четвертый раз, – сказал каллистянин. – Вы долго и крепко спали. Как вы себя чувствуете?
Если бы он вдруг протянул им руку, они бы не удивились. В этот момент им все казалось возможным на Каллисто.
Они хорошо знали, что такое телевидение, могли представить себе телевизор в роли телефона, – все это было известно на Земле. Они видели и знали экраны на звездолете. Многое было известно им из прочитанных книг. Само по себе зрелище «живого» Синьга их не удивило. Но совершенство техники поразило их.
Не отвечая каллистянину, они пристально всматривались в то место, где только что был экран, и не видели его. Серебристо-голубое «стекло» стало абсолютно невидимо. Синяев даже протянул руку, со смутным опасением, что она не встретит препятствия и пройдет дальше, чем должна была позволить стена, но его пальцы коснулись твердой и гладкой поверхности. Экран, разумеется, находился на месте.
Но, несмотря на полученное доказательство, он не мог отделаться от впечатления, что перед ними сквозное отверстие.
Им показалось, что пауза длилась долго, но Синьг снова заговорил, не высказывая никакого удивления, что ему не отвечают.
– Вы меня не слышите? – Он повернул какую-то ручку на точно таком же ящике, который находился и перед их экраном. – А сейчас?
Вопрос прозвучал ошеломляюще громко.
– Мы вас хорошо слышали и раньше, – сказал Широков. – Не отвечали потому, что растерялись от неожиданности.
Синьг улыбнулся и повернул ручку в обратном направлении.
– Отчего же вы могли растеряться? – спросил он нормальным голосом. – Это обычный экран. Как вы себя чувствуете? Хорошо ли спали?
– Отлично! – ответил Широков. – Мы проспали четырнадцать часов и чудесно отдохнули.
– Нам не терпится скорее познакомиться с Атилли, -добавил Синяев.
– Если хотите, – сказал Синьг, – я могу сейчас прилететь к вам. Или вы предпочитаете кого-нибудь другого?
– Мы будем очень рады видеть вас.
– Тогда ждите. Буду через несколько минут. Опущусь на террасе.
Ожидать пришлось действительно недолго. Не прошло и пяти минут, как над их террасой появился воздушный экипаж. Он был в точности похож на «лодку», стоявшую у подножия лестницы, отличаясь от нее только короткими крыльями. Но когда, почти по вертикальной линии, он плавно опустился, крылья исчезли в пазах корпуса, и тогда тождество с их «лодкой» стало несомненным. Очевидно, олити предназначались не только для воздушных, но и для морских прогулок.
