Коломбо! — Паоло Тосканелли, гордость географической науки XV века, уронил голову на широкий стол, заваленный картами.
— Может быть, еще проверим? — робко спросил юноша.
— Зачем? Ты был прав. Мы все рассчитали точно. До Индии не тысяча и не две тысячи римских лиг, а по меньшей мере пять. Пять тысяч лиг! А что скажут о моем искусстве его католическое величество, король Испании, и его христианнейшее величество, король Франции, и Генрих Английский, и его святейшество? Какой позор!
Юноша смотрел на учителя с грустной и гордой улыбкой. Грустной — потому что ему было жаль и великого Тосканелли, и неудачливого генуэзского авантюриста, что затерялся сейчас на бескрайних просторах
Атлантического океана. Гордой — потому что сегодня он наконец-то доказал самому мэтру, кто из них двоих ошибается. Да, на карте, которую лет десять назад учитель послал синьору Коломбо, Индия была совсем близко от Испании. Синьор Паоло полагал, что окружность Земли по экватору всего лишь около 7 тысяч лиг, и притом на 240 градусов из 360, составляющих окружность, протянулся великий материк Европы и Азии.
Он, Джузеппе Браччоло, доказал учителю, что прав был Эратосфен, по расчетам которого длина экватора больше 8 тысяч лиг. Он, Джузеппе Браччоло, определил, что материк занимает самое большее 150 градусов.
Человек, победивший в географическом споре самого Тосканелли, может надеяться, что его имя не канет в Лету.
А дон Христофор Колумб — сейчас Джузеппе не хотелось думать о нем как о земляке и даже признавать его итальянцем — всего лишь очередная жертва, принесенная истине.
Синьор Тосканелли выпрямился в своем кресле.
— Остается только надеяться, что матросы заставят этого проклятого испанского генуэзца вовремя повернуть корабль. Ведь никто не выдержит многих месяцев плавания вдали от берегов. Но синьор Христофоро упрям, как целое стадо мулов. Он скорее даст себя повесить на рее. А виноватым окажусь я!
— Письмо из Кастилии! — провозгласил слуга, приоткрыв дверь. — Прислано с нарочным.
Пальцы старика торопливо сорвали свинцовые печати.
— Коломбо вернулся из Индии!
— Не может быть! — выкрикнул Джузеппе. — Ведь его не было всего лишь около полугода. Он даже туда не успел бы доплыть, не то что обратно.
— Вот Фома неверующий! — весело расхохотался синьор Паоло. — Он же привез индийское золото и самих индийцев. А проплыть пришлось всего тысячу стадий.
— Тут какая-то ошибка! Мы ведь с вами все так точно рассчитали… Может быть, это какой-то другой материк или остров?
Лицо старика стало суровым.
— Я вижу, Джузеппе, что был с тобой слишком мягок. Настоящий ученый должен уметь признавать свои ошибки. Индия достигнута! О чем же теперь спорить?
Что-то моряки в почете, Что-то лирики в загоне.
В. Шекспир, Сонет 155 [1]
Опилки, устилавшие пол кабачка, были едва видны из-под покрывавших его тел. Еще бы — шел уже третий час пополуночи, а сэр Френсис Дрейк вернулся из Виндзорского дворца, где был принят королевой, уже в середине дня. А завтра во главе своей эскадры великий пират и мореплаватель уходит в Вест- Индию.
О, на него-то выпитое вино подействовало мало. По-прежнему победно топорщились усы, сверкали глаза, белизна кружев подчеркивала красоту смуглого лица, сильных и властных рук старого воина.
Пятидесятилетний, он казался не старше своего собутыльника — единственного, кроме Дрейка, кто еще оставался на ногах. Обрюзгшие щеки, убогий клочок волос на подбородке, огромная лысина — все это не могли скрасить даже ясные и гордые глаза, выглядывавшие из-под набрякших век. И все это в тридцать лет.
— Твоих шуток мне недоставало и в Виндзоре, веселый Билль, — сказал моряк, похлопывая его по плечу. — Жалко, что ты не бываешь на королевских приемах.
И он громко расхохотался, довольный, что сумел задеть самолюбие толстяка.
Тот надменно откинул голову:
— Королева принимает многих. Но только короли принимают ее у себя. И я — один из них. Так выпьем, старый морской бродяга, за Вильяма Шекспира, гордость Англии!
— Ах, молодой хвастун! Ай да гордость Англии! Выйдем на улицу, спросим, кто об этой гордости слышал… А кто не знает Дрейка?
При этих словах несколько пьяниц, с трудом оторвав головы от пола, дружно прохрипели: «Слава Дрейку!»
А пират, распаляясь, продолжал:
— Вот ты умрешь, и кто через десять лет вспомнит великого актера? А от меня останутся данные мною имена на карте мира. Спроси у любого школьника, кто открыл мыс Горн! Вторым после Магеллана я обошел вокруг
Земли. Я воевал в Америке, Испании, Африке и Ирландии, дьявол их возьми!.. Ты только пишешь и говоришь о путешествиях и. войнах, несчастный зазнайка. Вот уже тридцать лет, как я не пишу, а только подписываю, и только приказы. Вас, писак, хватит, чтобы столетия рассказывать обо мне!
Актер ничего не мог ответить на эту тираду. Схватившись обеими руками за голову, он медленно раскачивался в кресле. Потом положил руки на стол, посмотрел в глаза довольному победой в споре моряку и прошептал:
— Ты прав, будь ты проклят, ты прав. Я сам тысячу раз повторял себе все это. Люди делятся на тех, кто действует, и тех, кто пишет о них. Мир, история и женщины предпочитают первых. Фрэнк, ты называл меня своим другом. Возьми меня с собой. Пусть хоть тень твоей славы упадет на мое ничтожество. С тобой и я вырасту. Слушай, вот и стихи об этом! — И, отбивая ритм рукой, Вильям Шекспир прочитал:
А может быть, созвездья, что ведут
Меня вперед неведомой дорогой,
Нежданный блеск и славу придадут
Моей судьбе, безвестной и убогой.
— Эх, Билль, Билль! Да ты посмотри, на себя! С таким ли пузом лезть на мачту? Роль Фальстафа ты ведь написал для себя, старый чревоугодник.
Хорошая роль. Оставайся на берегу, сочиняй стихи и отдавай деньги в рост, домосед!
Флотоводец встал, поправляя роскошный камзол.
— Мне пора на корабль! Актер схватил его за плечи:
— Фрэнк, мы были друзьями. Что тебе стоит? Вот такусенький островок.
Или кусочек берега…Мне все равно, где… хоть в Африке… Ты знаешь, актеру тут нечего стесняться — ужасно хочется бессмертия…
— Я думаю! Но остров Шекспира? Чтобы через столетие географы гадали, в честь кого этот остров назван? Смешно. Прощай, «король театра» и «гордость Англии»! Когда я вернусь, то снова напою тебя вдосталь, а большего не жди. Эй, пьянчуги! — Голос капитана наполнил кабачок.
