— Сука, на…. — я наотмашь врезал колуном по довольной морде. — Козлы, бегом сюда.
На этот раз кучка дикарей, начала что-то соображать, и двинулась в мою сторону. В сторону ворот.
Немо не жалел дротиков…. Их всего было пять штук. Одного льва он всё же достал. Но их всё равно было много.
Вечность, это миг. А когда тебя убивают, вообще превращается в ничто. На этот раз вечность повернулась ко мне задом, с белым воланом на хвосте.
— Да кто ж так делает родимый, — я откатился назад, чувствуя как онемевают руки, и подхватил лежащее копьё.
Щит за спину. Копьё взял двумя руками, и ударил по подставленной заднице сверху вниз, нанося рубящий удар топором.
Визг резанул меня по ушам, и черная кошка развернулась на месте, вырвав копьё из рук.
Всё! Приплыл. Щит за спиной, и достать я его не успеваю, и руки слушаются всё хуже и хуже.
Развернувшийся лев прыгнуть не смог. Задние лапы подкосились, и он приник задницей к земле. Похоже, я перебил ему позвоночник. Он не боец, и я тоже.
Из-за спины, покалеченного льва показалась очень большая туша, очередного человекоядного.
Нож! Где нож?
Руки отказались слушаться и остались висеть плетьми. Ноги, тоже не торопились нести меня от смертельной опасности, а начали подкашиваться где-то в коленях. И чертовски захотелось спать. Пошло оно всё к чёрту, я спать хочу. Надо прилечь, и вздремнуть чуть-чуть…. А лев? А что лев? Отосплюсь, и займусь….
Что-то промелькнуло мимо меня, и воткнулось в тёмную тушу льва, пробив его насквозь.
Вот и ладушки, а я спать….
Кто-то схватил меня сзади и потащил к открытым воротам… Спасибо Немо, я твой должник.
И тут меня разобрал смех. Немо стоял на приставной лестнице и крыл, русским матом нападавших и спасающихся. И Немо же тащил меня в ворота. Ха-ха-ха…. Вот умора, дикарь раздвоился, что бы спасти своего вождя. Ха-ха-ха….
Смеялся я не долго. Во-первых, очень хотелось спать, а во-вторых у меня перед носом колыхнулась большая женская грудь.
— Ева, блин, ты, что здесь делаешь?
Ева с серьёзным лицом посмотрела на меня, потом положила на траву, и исчезла из поля зрения. Вместе с ней исчезло и всё остальное. Я отключился.
* * *
Очнулся я от жуткой горечи у меня во рту. Кто-то упорно вливал в меня какую-то гадость. Разлепив плохо слушающиеся веки, я увидел Верку, поддерживающую мою голову, и Еву, тыкающую мне в губы пиалку с каким-то настоем.
— Отставить поить капитана, — пошутил я, но меня никто не услышал. Губы даже не шевельнулись. То ли свело судорогой от горечи, то ли по другой причине.
Первая заметила мои открытые глаза Ева, и усилила напор.
— На, — сказала она певучим голосом, — пить.
Надо же, она ещё и поёт. Не знал. И я опять погрузился во тьму.
Очнулся я в темноте. В комнате было темно, только серебристый свет звёзд освещал комнату. Напротив моего дивана, на стуле сидела небольшая фигурка, склонив голову на бок. Надя спала. Я прислушался. Только мерное тиканье часов, и сопение спящей девочки нарушало тишину.
— Надя, — прошептала я. Надя очнулась, соскочила со стула, и подбежав ко мне, поцеловала в лоб. Как ребёнка, ей богу.
— Что случилось?
— Тебя львы подрали, — прошептала в ответ девушка и, развернувшись, застучала босым пятками по ступенькам.
Через минуту, в комнату с включёнными «светлячками», забрались Вера с Евой. С деловым видом они откинули одеяло, и стали меня ощупывать.
Мне стало не по себе. Я был гол. А в комнате находились две посторонние дамы. И шаловливые ручки этих дам, лазили по всему моему телу и что-то с ним делали.
— Брысь.
— Молчите, больной. Вам нельзя разговаривать, — прошептала Верка и чмокнула меня в губы.
Вот так всегда, чуть что, и сразу больной.
Сил, чтобы поднять голову и осмотреться, хватило секунды на две, но то что увидел, меня успокоило. Смущаться не было причин. Моя тушка была замотана бинтами, как египетская мумия. Ева, склонившись над моим телом, занималась сменой повязок, аккуратно сматывая бинты в марлевые валики. Видать Вера надоумила, или обыкновенная дикарская сметливость, привела к тому же результату.
Да уж, похоже, здорово мне досталось. Ева, что-то сделала с моим плечом, и тело прострелила боль. Я отключился опять.
Неделя пролетела как с куста. Бинты с меня сняли, оставив замотанными только плечи. Я начал вставать, и делать первые шаги. Голова кружилась, но колени больше не подгибались. Всё это время, меня держали на голодном пайке, не в смысле еды, а информационном. На любой вопрос, что происходит, одни отвечали всё хорошо, львы ушли, раны твои, мол, заживают. Другая, самая старшая, причмокивала языком, как дружественные народы Азии, не хватало только услышать — якши.
И вот я добрался до окна, и отодвинул занавеску. Руки почему-то слушались меня не очень, в пальцах покалывало и чувствовалось какое-то онемение.
Надо перенести яблони. Срубить! Из-за их крон ни черта не видно огороженного плетнем участка. Но и то, что видно, навевало тоску. На вспаханном поле, с которого недавно убрали картошку, и раздумывали сажать ещё раз или не сажать, осел небольшой табор из грязных и оборванных дикарей. Дикари переходили с места на место, и кучковались около разожжённого костра. Костёр горел, в непосредственной близости от плетёного забора. Очуметь! Охренели б…и!
— Надька, — заорал я дурниной. Голос прорезался моментально. — Бегом сюда.
По лестнице зашуршали голые пятки. Ни как не могу приручить их ходить дома в тапочках, и не таскать сюда, на босых ногах, грязь.
Растрёпанная голова показалась в двери, и выжидательно замерла на пороге. Тело осталось на ступеньках.
— Это, что? — я показал в окно на горящий костёр.
Надька вошла в комнату полностью и посмотрела туда, куда я показал пальцем.
— Еду готовят, — спокойно прокомментировала происходящее девушка.
— Потушить.
Надя замялась, потупив глаза в пол.
— Я не могу…
Понятно, появился кто-то шибко крутой, и маленькую девочку решили бортануть. Ну, ну. Посмотрим, кого нелёгкая принесла.
— Зови сюда всех.
Лёгкая улыбка промелькнула на лице Нади, и она, развернувшись на пятках, собралась исчезнуть из комнаты.
— Этих, не зови, только своих, — крикнул я вдогонку и, добравшись до своей койки, принял горизонтальное положение.
Пришли только дамы, Немо, сбежал на охоту с каким-то Омумом.
— Что здесь твориться? — задал я самый главный вопрос.
— Всё хорошо, — поспешила меня уверить Верка, — всё как обычно.
Я посмотрел на окно, выходящее на Яузу.
— Ты это называешь — хорошо? Почему, не покрашены… тьфу, не помыты? Почему огонь около забора горит? Вы чем занимаетесь? Кто сейчас на дежурстве у печи?
