— Тина! — крикнула ей вдогонку Райли.
— Чего это с ней? — пожал плечами Флинт.
Гудвин задумчиво покачал головой.
— Психованная девка, — Флинт ободряюще похлопал меня по плечу. — Да забей на неё друг. Ну не хочет прощаться, и хрен бы с ней. Тоже мне, подруга. Глянь, какая фифа, обиделась она видишь ли, на что-то… Не обращай внимания.
— Я заметила, что в последние дни она очень странно себя ведёт, — произнесла Райли. — На неё не похоже.
— Может быть сказывается реабилитационная апатия, как у меня, — размышлял Гудвин. — Хотя, по-моему, здесь кроется что-то другое.
— Да она чокнутая, — воскликнул Флинт. — Взяла и испортила проводы. Шут бы с ней.
— Как-то это непонятно, — я повернулся к Райли.
Та стояла, скрестив руки на груди. Какое-то время я растерянно мялся, не зная, как поступить: прощаться с ней, или идти за Тинкой. Но тут она мне помогла.
— Сходи, узнай, что с ней не так, — произнесла подруга.
— Ты считаешь, нужно?
Она кивнула.
— Да хорош, — попытался остановить меня Флинт. — Дурью не майтесь. Нашли за кем бегать.
Его слова я дослушивал уже затылком, направляясь в сторону комнаты Тинкербелл. Райли права. Мы не должны были так расставаться.
Дверь была не заперта. Я вошёл в полутёмную каморку, отведённую Тинке апологетами-распределителями. Она стояла посередине, спиной ко мне, и даже не повернулась, когда я вошёл.
— Тин, что случилось? — начал я. — Я не уйду, пока не узнаю причину. Мы так и будем стоять? Ну ладно, давай постоим… Я же попросил у тебя прощения. Да, я виноват, но хотя бы сейчас-то ты можешь меня простить?
— Да ни в чём ты не виноват! — оборвала мой монолог девочка. — Это всё я…
— В каком смысле… Ты?
— Я не могу, Писатель. Я думала, что сумею. Была уверена до последнего, но сейчас. Сейчас я понимаю, что не имею на это права.
— Да объясни ты мне наконец! О чём ты вообще? — я подошёл к ней поближе.
— Я хотела… — она с трудом подбирала слова. — Я хотела тебя использовать. В своих целях. Против твоей воли. Думала, что когда мы придём в Апологетику, и ты найдёшь выход, то я… Прости, я не могу тебе этого говорить. Это моя тайна, и она должна остаться со мной.
— Я вижу, тебя тоже терзают сомнения относительно старта в 'новый, чудесный мир'?
Она кивнула.
— И у тебя есть альтернатива этому?
— Была. До сегодняшнего дня.
— Но почему? Ты ведь так хотела попасть в Апологетику…
— Я хотела и хочу только одно, — она наконец повернулась ко мне лицом. — Чтобы мои знания никому не достались. Я не вольюсь в поток. Никогда. Лучше сгинуть навсегда. Но они не получат меня.
— Тинка, ты меня пугаешь.
— Прости меня, Писатель. Сегодня я узнала одну интересную вещь о себе. Я узнала, что у меня, оказывается, есть совесть, — она горько хмыкнула. — Вот уж не думала. Я и вправду очеловечилась рядом с тобой. Стала почти как Райли. Смешно и глупо. Но так чудесно.
— Тебе просто трудно перестроиться на новый лад. На новую жизнь.
— Дело не в этом. Писатель, ты дал мне второй шанс… А ведь не надо было.
— Так, не начинай только, ладно?
— На самом деле, Писатель. Грязный Гарри не поймал меня. Хренушки бы они меня поймали, чёртовы дебилы…
— То есть? Как?
— Вот так. Я сама к ним попалась. Добровольно, понимаешь? Я сдалась. Упёрлась в тупик, и поняла, что все мои изыскания — бессмысленны. Думала, что обречена. И решила, что лучше сдохнуть в городе, но вольной изгнанницей, нежели раствориться в потоке Апологетики. Я должна была умереть. Но появился ты, и дал мне шанс. Ты меня не просто спас. Ты оказался тем, что мне было необходимо для осуществления своей задачи. И я ухватилась за тебя. Всё это время я была уверена, что приду к своей цели. Когда ты уходил к суларитам, я сходила с ума от страха, но не за тебя, а за себя. Мне очень стыдно, Писатель. Ты единственный, кто понял меня, обогрел и назвал… (Она запнулась). Ты, как никто другой, заслуживаешь моего признания и благодарности. А я… Я хотела тебя использовать в своих корыстных целях. Хотела, но не могу. Теперь не могу.
— Но для чего ты хотела меня использовать? — спросил я.
— Для выживания. Я придумала способ вырваться из города. И хотела им воспользоваться. Без твоего ведома. В ущерб тебе.
— Значит я могу помочь тебе спастись?
— Да. Но это повлечёт жертвы…
— Я могу помочь тебе спастись, — повторил я. — И я помогу.
— Писатель, — Тинка раскрыла рот. — Ты на это готов? Но… Но это чревато.
— Да и плевать. Я погибну?
— Н-нет, но… Слушай, зря мы завели этот разговор. Всё, я ничего тебе не говорила, — она дрожащими пальцами застегнула мою жилетку. — Иди, Писатель. Уходи. Просто уходи, хорошо?
— Никуда я не уйду. Расскажи мне, что я должен сделать для тебя, и я сделаю. Даю слово. Я помогу тебе, чем смогу. Даже если это причинит мне вред. Даже если останусь калекой, я буду радоваться, что спас тебя.
— Писатель, у меня нет слов, — Тинкербелл покачала головой. — Ты такой… И особенно теперь, после этих слов. Я тем более не могу это с тобой сделать.
— Да что сделать-то?!
— Я не могу лишить тебя будущего счастья. Если ты выберешься из города. А ты должен выбраться. Ты должен будешь обрести полноценную человеческую жизнь. Я же изуродую тебя…
— Как ты меня изуродуешь?
Она потупила взгляд и долго подбирала слова.
— Ты — молодой мужчина. Довольно симпатичный, по человеческим меркам. У тебя должна быть семья. И потомство. Ты заслуживаешь этого. Но в результате некоторых манипуляций… С твоим организмом… Я… — Тинка прерывисто вздохнула и подняла на меня глаза полные грусти. — В общем, тебе грозит бесплодие. Ты не сможешь иметь своих детей. Никогда, понимаешь?
— Понимаю, — ответил я.
— И-и, всё равно хочешь мне помочь?
— Да. Бесплодие — это не смертный приговор. Многие люди живут с ним долго и счастливо. Это не считается чем-то позорным. При желании, я могу усыновить малыша из детдома, и… Как бы там ни было, мои гипотетические, не родившиеся дети — это одно, а ты, уже живая и жаждущая жизни — совершенно другое.
— Ох, Писатель, это ты сейчас так говоришь, а когда придёт время — будешь горько плакать и проклинать меня.
— Ни за что.
— Ты даже можешь умереть… Нет, я не буду этого делать.
— Тинка! — я схватил её за плечи. — Действуй. Да побыстрее. Я тороплюсь.
— Точно уверен? — она подняла на меня один глаз, полуприкрыв второй. — Тогда приступим. Но предупреждаю. Тебе будет так больно, как никогда ещё не было. Боль будет не просто сильной. Она будет невыносимой. Но ты не должен кричать. Ни при каких обстоятельствах. Если закричишь, тогда сюда прибегут, прервут операцию, и тем самым убьют нас обоих. Это очень опасно. Очень.
