И вдруг все кончилось.
Очередное "дзиньго", будто звуковое кольцо, слетело с оправы, звонко щелкнула, по-видимому остывая, косматая бронза, крепкая белесая муть, опоясывающая изображение, точно вскипела, снова побежали по поверхности ленивые гладкие волны, серая с полосками лапа мгновенно отдернулась, проступило стекло, и через секунду обыкновенное светлое зеркало, удивляющее, быть может, лишь своей толщиной, отразило - дубовую мебель, расставленную по периметру, перламутровые инкрустации крышечек и столов, полированные серебряные вензеля на стенах, и во всем этом непривычном, излишне вычурном обрамлении - вытянутую физиономию Мэра, у которого от волнения кожа приобрела лиловый оттенок.
Дружно пыхнули и сами собой погасли скульптурные свечи. Струйки красного дыма, заколебавшись, как змеи, растаяли в воздухе.
Только прелость весеннего леса напоминала о том, что происходило.
Да еще - из открытых окон доносились многочисленные препирающиеся голоса и отчетливый, как в обувной мастерской, перестук молотков по дереву и металлу.
Словно расположился под окнами кочующий табор.
Мэр опомнился.
- Ну и что это было? - спросил он, нахмурив брови, точно ему нанесли тяжелое оскорбление. - Дорогой друг, не могли бы вы объяснить это - непосвященным...
- Да, хотелось бы, - неожиданно поддержал его сэр Фабрициус.
Голос его прозвучал очень резко.
Геккон пожал плечами.
- Магия тем и плоха, что она не дает однозначного результата, - сказал он. - Мы поэтому можем интерпретировать увиденное, как угодно: и как непосредственную угрозу скорого нападения, и как ярость бессилия, которая выражает себя только в ненависти. К сожалению, кошачьего языка я не знаю. Впрочем, если бы даже и знал, то это вряд ли бы что-нибудь прояснило. Ведь Фелида не стал бы рассказывать нам о своих намерениях. В общем, я полагаю, что надо готовиться к худшему...
- То есть, очередное нашествие?
- Скорее всего. И, насколько можно судить, в самое ближайшее время. Головой бы я, конечно, за это не поручился, но интуиция мне - подсказывает...
Мэр сказал саркастически:
- Великолепные перспективы! Вы, дорогой друг, прямо-таки вселили в меня надежду... Значит, снова - пожары, и снова - кровавая катавасия? Восхитительно!..
Он достал из кармана платок и протер им вспотевшую мякоть ладоней.
А затем поглядел на этот платок - как бы не понимая.
Геккон снова пожал плечами.
- Дорогой друг, этого следовало ожидать. Или, может быть, вы рассчитывали, что Фелида смирится с заключением Конкордата? Ведь подобное соглашение существенно укрепляет наши позиции. И, с другой стороны, ослабляет его нынешнее положение в Ойкумене. Собственно, ничего катастрофического я здесь не вижу: сил у нас, как вы знаете, достает, мы вполне можем отбросить его от города...
- Оставаясь при этом, дорогой друг, вашими, скажем прямо, заложниками?
- Ну - если хотите...
Говоря это, Геккон повернулся к окну, в непосредственной близости от которого закипели возня и ожесточенная перебранка - высунулся немного наружу, внимательно посмотрел и вдруг гаркнул так, что заколебались хрустальные подвески на люстрах:
- Отставить!..
Сразу же ворочающаяся на земле куча-мала распалась, из нее, как будто по волшебству, выросли трое растрепанных сарацинов, а один из них, наверное старший по званию, доложил, прорывая слова тяжелым дыханием:
- Так что... пыталась бежать, ваша милость... Неподчинение...
На наплечнике его чешуйчатых лат были вычернены два коротких пера.
То есть, начальник отряда.
- Безобразие! - громко сказал Геккон. - Трое воинов не могут справиться с одной женщиной. Как же после этого посылать вас в сражение? Доложите командующему гарнизоном, что я лишаю вас увольнительных!
- Слушаюсь, ваша милость!..
- Идите!..
Он подождал, пока сарацины, развернувшись и четко печатая шаг, ровным строем направились к желтому зданию комендатуры, а затем указательным пальцем поманил оставшуюся на месте схватки невысокую рыжеволосую женщину, у которой несмотря на растрепанность ощущалось во всем облике удивительное равнодушие.
Словно она уже полностью отрешилась от жизни и смерти.
- Подойди сюда, добрая женщина. Не бойся, больше тебя не тронут...
А когда женщина, впрочем не сразу, приблизилась и остановилась, глядя ему в лицо темными, словно нарисованными глазами, то спросил с неожиданной мягкостью - подаваясь и нависая над подоконником:
- Как твое имя? Кора?.. Ты храбрая женщина, Кора. Ты мне нравишься. Хочешь я отпущу тебя на свободу?
Он, наверное, предлагал это совершенно серьезно, подчиняясь, скорее всего, капризу минутного настроения, но поскольку женщина равнодушно молчала, как бы даже не слыша обращенного к ней вопроса, то добавил - уже с нотками начальственного нетерпения в голосе:
- Я к тебе обращаюсь, женщина: чего ты хочешь?
В интонациях его ощущалось некоторое удивление. Вероятно, он не привык, чтобы его обращение игнорировали. Женщина, однако, все так же молчала и лишь только когда Геккон, протянув свою сильную руку, взял ее двумя пальцами за подбородок, резко вздернув лицо и разглядывая его с близкого расстояния, то она как бы нехотя, выгнувшись телом, медленно отстранилась и сказала высоким, стеклянным, точно замороженным голосом:
- Мне ничего не нужно...
После чего отвернулась и, не спрашивая разрешения, двинулась на противоположную сторону аппельплаца, где галдящие взбудораженные сарацины, собравшиеся, наверное, со всего гарнизона, окружали десятка полтора испуганных женщин - возбужденно показывали на них, что-то выкрикивали - а начальник конвоя, похожий на бочку, обитую бронзой, поднимая копье, отгонял, впрочем с явной беззлобностью, слишком уж напирающих.
Женщина направлялась именно в оцепление и лишь, почти вплотную приблизившись к спинам, которые были закрыты не латами, а коричневой кожей, обернулась к Геккону, все так же стоящему у распахнутого окна, и отчетливо крикнула, сложив рупором поднятые ладони:
- Убей их обоих!.. Убей этих наших народных избранников!..
И ближайший сарацин, сразу же облапив ее, с хохотом утащил в толпу, которая взорвалась возгласами искреннего восторга:
- Харра-а!.. Охэ-эй!..
Геккон притворил ставни.
- Вот она, благодарность народа, - сдавленно сказал Мэр, доставая все тот же платок и вытирая им впалые щеки. Бьешься, бьешься для них, жизни своей не жалеешь, можно было бы, казалось, рассчитывать на некоторое сочувствие? Нет относятся, как к врагу, как к предателю, получаешь в ответ одни оскорбления... - нервным движением он спрятал платок в карман и, посмотрев на Геккона, который, по-видимому, пребывал в некой задумчивости, покачался на пятках, одновременно похрустывая каждым пальцем в отдельности. - Однако, дорогой друг, я вижу, что вы задержали транспорт, подготовленный для отправки. Эта акция представляется мне очень несвоевременной. Существуют определенные договоры, и нарушать их - значит брать на себя слишком большую ответственность. Вспомните, как вы сами еще недавно требовали от нас строгого исполнения Конкордата. Разве не так?.. Дорогой друг! Мне кажется, что вы меня - как-то не слушаете...
