Но не может быть, чтобы искусство дошло до такой степени совершенства: не может быть, чтобы оно было в состоянии подделать саму природу! Пусть этот золотой обруч, несколько расширяющийся на лбу и украшенный в этом месте большим кроваво-красным рубином, около которого, как около цветка, раскинулись зеленые листья из ярких изумрудов, осыпанные, точно росою, сверкающими искрами алмазов, — пусть лазурно-золотые одежды, на которых можно различить каждую нить их ткани, каждый цветок вытканного на них узора — пусть все это дело терпеливых рук гениального художника, но эта рука с изящными тонкими пальцами и красивыми полупрозрачными ногтями, рука, на которой видны микроскопические поры ее гладкой, атласной кожи, — неужели это такое же произведение искусства, как кольца на ее пальцах, как золотой браслет, охватывающий ее руку в виде змейки, кусающей свой хвост, осыпанный теми же рубинами, изумрудами и алмазами, — такое же произведение искусства, как ее головная диадема, и крошечная сережка из тонкой золотой проволоки, поддерживающая крупный алмаз, как будто только затем, чтобы лучше оттенить маленькое прелестное ушко спящей красавицы?
Но, быть может, в древности был известен такой камень или такой сплав, который мог передавать малейшие подробности ткани человеческой кожи и ее бледный матовый цвет до такой степени натурально, что искусство не только было в состоянии соперничать, но даже — побеждать природу? Пусть так. Но эти тонкие волоски бровей, эти пушистые ресницы, так резко оттеняющие матовую белизну щек, наконец эти роскошные, золотистые волны волос, эти шелковистые пряди, в которых виден каждый отдельный волос, — разве это может быть делом искусства? Нет, это невозможно!
Андрей Иванович чувствовал, что в голове его все как будто спуталось. Самые чудовищные грезы сплетались с чудесной действительностью. Ему начинало уже казаться, что какая-то волшебная сила перенесла его в тот фантастический мир, в котором спящая красавица-принцесса целые века ждет в своем очарованном замке того предопределенного дня, когда явится к ней сказочный принц и своим поцелуем снимет с нее чары разгневанной волшебницы. Очарованная принцесса перед ним на лицо… Не он ли тот принц, которому предназначено нарушить ее очаровательный сон?
Он чувствовал, как в нем трепетал каждый нерв, как мысли проносились в его мозгу в каком-то бешеном вихре. В каждую секунду, казалось, он переживал столько разнородных ощущений, что голова его кружилась, точно в чаду угара или похмелья. И в то же время какая-то сила неудержимо влекла его ближе к трону, туда, где спала или, может быть, чутко дремала его очарованная принцесса… Быть может, когда его горячий поцелуй коснется ее бледного чела, трепет юной жизни мгновенно пробежит но ее телу, зальет ярким румянцем ее бледные щеки, легкий вздох вырвется из ее девственной груди, — она пробудится от своего очарованного сна, откроет свои прекрасные синие глаза и скажет: "как я долго ждала тебя, мой милый принц!.."
Не в силах противиться непонятному влечению, точно подталкиваемый какой-то таинственной силой, Андрей Иванович поднялся по ступеням трона, близко взглянул в чудное лицо спящей девушки и прижал свои пылающие уста к ее бледной щеке, в том месте, где на нее падала тень длинной опущенной ресницы… В это самое мгновение как будто молния блеснула в храме, чтобы поразить дерзкого, осмелившегося святотатственно коснуться святыни храма: откинутый страшной, неведомой силой на несколько шагов от трона, Андрей Иванович ударился о гробницу, на которой стояла статуя коленопреклоненного жреца и, теряя сознание, еще слышал, как что-то с треском упало и запрыгало в обломках по плитам пола, и грохот этого падения, повторяемый эхом, как гром прокатился по отдаленным залам храма…
Когда Андрей Иванович пришел, наконец, в себя, он увидел, что лежит навзничь на холодном полу храма, среди обломков статуи жреца, у подножия гробницы, на которой она стояла. Опершись рукою в пол, чтобы подняться на ноги, он вдруг почувствовал, что рука его попала на что-то мокрое и клейкое. Он с отвращением отдернул руку и посмотрел на ладонь: ладонь его была вся в крови, он взглянул на пол, у ног его, на полу, чернела лужа крови, правый рукав и спина его сюртука были также пропитаны кровью. Ощупывая себя, Андрей Иванович нашел на голове широкую рану с припухшими краями. Кровь еще сочилась из этой раны, скатываясь по волосам на воротник его платья. "Как ты жестока!" прошептал он бессознательно, взглянув на сияющую фигуру спящей богини.
Спустя несколько времени он медленно приподнялся на ноги, но тотчас же принужден был ухватиться руками за гробницу, чтобы не упасть. Ноги его дрожали так сильно, что он едва стоял на них. Он чувствовал, что весь разбит, что так слаб, что едва ли будет в силах добраться до своей постели. Прислонившись к гробнице, он осмотрелся мутным взглядом.
Храм сиял так же ярко, как прежде, резные украшения стен и потолка, местами покрытые позолотой, местами расписанные сверкающими красками, как будто выступали вперед. "Она" спала все тем же сном, на своем раззолоченном троне посредине зала, окруженная сиянием своих золотистых волос… Только статуя жреца уже не стояла перед ней на коленях: поверженная во прах, лежала она в осколках около своей полуоткрытой гробницы, с которой, вместе со статуей, сдвинулась и ее металлическая покрышка. Андрей Иванович рассеянно заглянул во внутренность гробницы и увидел в ней что-то вроде мумии, завернутой в темную ткань. На груди этой мумии лежали высокой грудой, слегка рассыпавшиеся при сотрясении гробницы, белые тонкие металлические пластинки, все одного формата, в виде листов большой не переплетенной книги. Андрей Иванович поднял верхнюю пластинку и, пораженный ее странной легкостью, поднес к глазам: на ней параллельно верхнему узкому краю красивыми строчками были нарезаны какие-то узоры, заполненные черной краской, отчего издали получался эффект настоящей рукописи, написанной обыкновенными чернилами… Но, может быть, и на самом деле это была рукопись? Андрей Иванович взял другую табличку, также подивился ее чрезвычайной легкости и стал рассматривать: те же самые узоры, такими же красивыми узорами повторились и на этой таблице. Андрею Ивановичу даже показалось, что он различает в этих строчках одинаковые, постоянно повторяющиеся очертания — очевидно отдельные буквы. Он перебрал еще несколько таблиц — все они были покрыты точно такими же строчками… Сомнения больше не было: это действительно была рукопись!
Итак, в его руках находится разгадка таинственного острова с его чудесными храмами, статуями, барельефами, с его таинственной башней, культу которой, очевидно, были посвящены если не все, то многие из этих храмов! Быть может, в этих листках заключается история той неведомой, давно уже исчезнувшей с лица земли расы, которая некогда жила на этом острове и останки которой уже целые тысячелетия погребены под волнами пустынного Тихого океана, никому не выдающего своих тайн: быть может, здесь сохранена память обо всех этих царях, героях, законодателях, мудрецах, поэтах, статуи которых еще населяют этот пантеон их прошедшей славы!
