На карьере люди живут спокойно. В них не стреляют. В окрестностях карьера не видели ни одного охотника-pa. Должно быть, их пугает непрерывный грохот машин. Правда, грохот не донимает работников – на диспетчерском пункте и в доме тихо. Стены и окна – звуконепроницаемы. А у киберов от шума нервы не расшалятся.
Ребята на железорудном даже хотели снять электромагнитную защиту, чтобы сберечь энергию. Но им не разрешили.
Зато здесь, на ферме, думают об усилении электромагнитной защиты, потому что обезьяны чуть не каждый день тащат кур, уток и гусей, и в окрестностях дикие охотники нападают на пасущиеся стада, бьют животных без разбора – даже дойных коров.
Вначале дикарям позволяли уносить убитых животных. Однако ра убивали намного больше, чем могли унести. Тогда от них стали защищаться переносными электромагнитными линиями. Но линий не хватает на всю огромную территорию пастбищ. Охрана стад – все еще проблема. Здесь с нетерпением ждут, когда из бездонных трюмов нашего корабля будут извлечены новенькие линии электромагнитной защиты.
Многое на этой ферме построено по старинке – из толстых, почерневших уже бревен. Видно, начинали в первые месяцы, когда не было на Рите ни железобетона, ни пластобетона. Тогда вот, судя по всему, здорово пригодилось ребятам то, чему учили нас в “Малахите”.
Рядом с деревянными зданиями стоят и новые, светлые корпуса из пластобетона и новый жилой дом, сложенный дугой из тех же “кубиков”-комнат, из которых строится Город.
Арстан и Ра живут в просторном деревянном доме. Арстан сам строил его и не захотел уходить в стандартные комнаты.
В этом деревянном доме мы сейчас и ужинаем. И на столе жареный гусь с яблоками, и дымящиеся коричневые горшочки с гуляшом, и горка яиц, и янтарно переливающаяся ваза с медом, и большая тарелка аппетитно нарезанного толстыми кусками сала, и голубоватый стеклянный кувшин с густыми сливками.
Впервые в жизни я сижу за таким по-сельски обильным, совершенно не стандартным столом. На праздниках у нас дома, на Земле, и в школе, и в “Малахите” еды всегда было мало, еда была скорее символической – легкая закуска, что-нибудь новенькое, что-нибудь редкое. А здесь обильный, как в старину, стол, и неторопливая, не поземному медлительная беседа.
Арстан сидит напротив меня – широкий, костистый, сухощавый, с острыми, смуглыми скулами, глубокими залысинами и глубокими, непроницаемыми темными глазами.
Арстан немногословен – почти как Джим Смит из нашей бригады, неулыбчив и вроде даже нелюбопытен – совсем не расспрашивает о Земле. Первый здесь, на Рите, не расспрашивает о Земле.
Он главный зоотехник. У него четверо помощников, десятки всяких киберов – подвижных и вмонтированных в стены и перегородки ферм. Киберы обслуживают и пасут скот, кормят птицу, собирают яйца, доят коров, убирают помещения.
Киберами нам и предстоит заниматься – ремонтом и монтажом новых.
– Сколько зоотехников прилетело? – спрашивает Арстан.
– Шесть, – отвечает Грицько.
– Когда же они будут на ферме? Тут полно работы!
– Когда хоть частично разгрузят корабль. У них большое хозяйство. А жилье для них есть?
– Три квартиры пустуют. – Арстан кивает на темное окно, за которым светится огнями дуга жилого дома.
– Мало, – говорит Грицько. – Ведь прилетят еще и полеводы.
– В городе подсчитают, – невозмутимо произносит Ар-стан – и привезут еще “кубики”. Нас не обижают. Но если понадобится – у меня поживут. Потеснимся.
В доме Арстана – четыре большие комнаты. Когда-то здесь жили все первые обитатели фермы.
Ра все время встает из-за стола, уходит на кухню, что-то уносит, что-то приносит. И я не понимаю еще – то ли в этом доме не признают домашнего робота, то ли просто сегодня, по случаю приезда гостей, его выключили, как выключала мама нашего Топика, когда собирались у нас ее или папины друзья.
Ра невысока, широкоплеча и как-то “прямоугольна”. Нет плавности в линиях ее фигуры. У Ра короткие, толстые, видимо, сильные ноги и длинные руки с крупными кистями, и смуглая кожа с зеленоватым отливом. Быстрые, настороженные небольшие глаза словно ощупывают по нескольку раз каждого из прибывших, как бы желая удостовериться, что он не принесет зла. Конечно, не сравнить Ра с изящными, гибкими и стройными земными женщинами. Что уж говорить – я не влюбился бы в Ра с первого взгляда. Но в диких лесах Риты, видно, и не требуется земное изящество.
Ра еще более немногословна, чем Арстан. Они обмениваются изредка короткими словами, а чаще – взглядами и, видимо, отлично понимают друг друга. С нами Ра почти не разговаривает. Только неслышно приносит блюда – одно, другое, третье...
Я пытаюсь представить себе, как рассказывает Ра легенду своего племени – наверно, немаленькую легенду! И не могу представить. Слишком немногословная женщина ходит вокруг стола.
Вдруг она резко, испуганно поворачивается к окну, хотя оттуда не донеслось ни одного звука. Мы поворачиваем головы вслед за ней и видим прижавшуюся с улицы к стеклу длинную волосатую морду с маленькими, злыми, бегающими глазками с расплющенными о стекло розовыми ноздрями.
Обезьяна глядит на нас с улицы настороженно, но без страха. Видно, уже понимает, что стекло разделяет нас. Видно, уже не впервые глядит на людей через стекло.
Я вздрагиваю от выстрела, который раздается у самого моего уха. Оглядываюсь. Вано опускает пистолет. Снова смотрю А окно. В нем маленькая круглая дырочка с разбегающимися лучами – от пули. И уже нет обезьяньей морды. С улицы доносится медленно затихающий стон – жалобный, почти человеческий.
– Зачем ты? – спрашивает Грицько и морщится, и удивленно пожимает плечами.
– Она натворила бы много бед, – спокойно объясняет Вано. – И как они пробираются через защиту?
– Мы же ее выключаем, – объясняет Арстан – Когда пропускаем стада. Обезьяны успевают... А потом злятся, что не могут выйти.
– Все-таки жалко ее, – тихо произносит Грицько.
Мне тоже жалко. Я никогда не убивал ничего живого. Кроме комаров на Урале да змей на Огненной Земле, куда летал к родителям. И, наверно, не смог бы я вот так спокойно убить обезьяну, хотя нас и учили в “Малахите” метко стрелять.
Арстан молча поднимается, включает у дверей уличные прожекторы. Вслед за Арстаном мы выходим на широкое крытое крыльцо. Под окном, раскинув по земле лапы, лежит на спине убитая обезьяна – большая, наверно, в человеческий рост. Она покрыта толстой бурой шерстью. Под головой расплывается темное пятно.
Один за другим мы спускаемся по ступенькам с высокого крыльца. Я спускаюсь последним.
И вдруг что-то мохнатое, тяжелое и невыносимо вонючее сваливается на меня сверху, вспарывает когтями рубашку, а затем и кожу на груди, и урчит за ушами, и вонзает мне сзади в шею острые зубы.
