— Полная перемена, — сухо заметила Глэдия.
— Абсолютно. Нисс, которого Дэниел наказал…
— Я помню.
— Он хочет просить у вас прощения и привести своих четверых товарищей, чтобы они могли тоже извиниться и в вашем присутствии дать пинка тому, кто делал неприличные намеки. Нисс неплохой парень.
— Я уверена в этом. Передайте ему, что он прощен, а инцидент забыт. Если вы всё уладите, то я… я пожму руку ему, а может, и некоторым другим, прежде чем мы высадимся. Но только велите им не толпиться вокруг меня.
— Я понимаю, но не могу гарантировать, что вокруг вас не будет столпотворения в Бейлитауне — столице Бейлимира. Нельзя удержать правительственных чиновников, стремящихся получить политическую выгоду от встречи с вами.
— «Иосафат!» — как говорил ваш Предок когда-то.
— Не говорите так, когда высадимся, мадам. Это выражение принадлежит ему. Считается дурным тоном, если так выразится кто-то другой. Так вот, будут речи, приветствия и всякие несущественные формальности. Извините, мадам.
— Я могла бы обойтись без этого, но полагаю, избежать этого нельзя?
— Нельзя, миледи.
— Долго это будет продолжаться?
— Пока они не устанут. Наверное, несколько дней, но могут быть варианты.
— Долго мы пробудем на планете?
— Пока я не устану. Простите, мадам, но мне много чего придётся сделать: посетить кой-какие места, повидаться с друзьями…
— Любить женщин.
— Увы, и я подвержен человеческим слабостям. — Д.Ж. широко улыбнулся.
— Любой, кроме сентиментальности.
— Это мой недостаток. Я не могу позволить себе быть сентиментальным.
Глэдия улыбнулась.
— Но ведь вы не всегда руководствовались здравым смыслом.
— Я никогда не утверждал этого. Но, даже несмотря на это, я просто должен учитывать тот скучный факт, что мои офицеры и команда хотят повидаться со своими семьями, друзьями, отоспаться и повеселиться. А если хотите учесть чувства неодушевленных предметов, то кораблю нужно, чтобы его отремонтировали, почистили, обновили, заправили и всё такое прочее.
— И много времени потребуется на это?
— Кто знает? Может, несколько месяцев.
— А что я буду делать в это время?
— Можете осматривать нашу планету, расширять свой кругозор.
— Но ваша планета — не игровая площадка Галактики.
— Совершенно справедливо, но мы постараемся, чтобы вам было интересно. — Д. Ж. взглянул на часы. — Ещё одно предупреждение, мадам. Не упоминайте о своем возрасте.
— Зачем бы я стала это делать?
— Это может получиться случайно. Вас могут попросить сказать несколько слов, и вы, к примеру, скажете: «За свои двести лет ни одна встреча не доставляла мне столько радости, как встреча с народом Бейлимира». Если вам придёт в голову сказать что-нибудь подобное, воздержитесь.
— Воздержусь. В любом случае я не намерена преувеличивать. Но просто из любопытства — почему?
— Просто потому, что им лучше не знать вашего возраста.
— Но ведь они знают его! Они знают, что я была другом вашего Предка, и знают, когда он жил. Может, они предполагают, что я потомок той Глэдии?
— Нет, они знают, кто вы и сколько вам лет, но знают это только умозрительно. — Он постучал себя по лбу. — А кое у кого головы работают, как вы сами замечали.
— Да, замечала. Даже на Авроре.
— Это хорошо. Я бы не хотел, чтобы поселенцы отличались в этом смысле. Ну вот, вы выглядите на… — Д. Ж. оценивающе взглянул на Глэдию. — Лет на сорок, сорок пять, и именно такой они воспримут вас своими потрохами, в которых у среднего поселенца находится мыслительный механизм, если вы не будете твердить о своем настоящем возрасте.
— А какая разница?
— Видите ли, среднему поселенцу действительно не нужны роботы. Он их не любит и не желает иметь. В этом он отличается от космонита, и это его удовлетворяет. Другое дело долголетие. Четыреста лет значительно больше ста.
— Немногие из нас доживают до четырёх столетий.
— И немногие из нас доживают до ста. Мы толкуем о преимуществе короткой жизни: качество важнее количества, быстрая эволюция, всё время меняющийся мир. Но людям не хочется жить один век, когда они могли бы жить четыре. Так пусть лучше не думают об этом. Они не часто видят космонитов, у них нет случая погоревать, что космонит выглядит молодым и сильным, будучи вдвое старше самого старого из живых поселенцев. Они увидят это в вас и, если станут думать об этом, будут расстраиваться.
Глэдия с горечью сказала:
— Вам бы хотелось, чтобы я произнесла речь и сказала, что означают четыре столетия? Чтобы я сказала, на сколько столетий человек переживает весну надежд, и ничего не говорила о друзьях и близких? Чтобы я сказала, как мало значения имеют дети и семьи, о бесконечной смене мужей и незапоминающихся встречах в промежутках между мужьями и при них, о том, что наступает время, когда уже видел всё, что хотел увидеть, и слышал всё, что хотел услышать, когда уже невозможно думать о чём-то новом, когда забываешь, что такое волнения и новые открытия, и с каждым годом всё больше убеждаешься, какой невыносимой может быть скука?
— Люди Бейлимира не поверят этому. И я вряд ли поверю. Так чувствуют все космониты или только вы?
— С уверенностью могу сказать лишь о моих личных ощущениях. Но я наблюдала, как другие с возрастом тускнеют. Они становятся более угрюмыми, безразличными и ни к чему не стремятся.
— Должно быть, среди космонитов много самоубийц? Я никогда об этом не слышал.
— Их практически нет.
— Но это не вяжется с тем, что вы говорили.
— Подумайте, мы окружены роботами, задача которых — охранять нас от чего бы то ни было. Мы не можем убить себя, когда рядом всегда бдительные и активные роботы. Я сомневаюсь, что кто-то из нас мог бы даже помыслить о такой попытке. Сама я не думаю об этом хотя бы потому, что не могу перенести мысли о том, что тогда будет с моими домашними роботами, в особенности с Дэниелом и Жискаром.
— Но вы же знаете, что они, в сущности, неживые, у них нет чувств.
Глэдия покачала головой:
— Вы так говорите, потому что никогда не жили с ними. Во всяком случае, вы переоцениваете стремление вашего народа к долголетию. Вы знаете, сколько мне лет, видите, как я выгляжу, однако это не беспокоит вас.
— Потому что я убеждён, что Внешние миры выродятся и погибнут, а Поселенческие миры — надежда будущего человечества, и это гарантировано именно краткостью нашего существования. Выслушав то, что вы сказали, и принимая ваши слова за правду, я укрепляюсь в этом убеждении.
