– Как ты можешь так говорить? Ведь я был перегруппирован! Я посетил иной мир!
Пик.
– Если и посетил, это был искусственный мир, созданный, а не открытый.
– Найденный, созданный… Разницы на самом деле нет.
Пик.
– Что ты утверждаешь? Будто твой иной мир каким-то образом влияет на компьютеры, просачивается в них и меняет функционирование модели?
– Конечно, нет! Твоя структура осталась нетронутой. Компьютеры делали ровно то, что от них ожидали. От этого моя перспектива не становится несостоятельной. Перестань думать об объяснениях, причинах и следствиях; существуют только структуры. Рассеянные события, формирующие моё восприятие, обладают внутренней связностью, ни на йоту не менее реальной, чем связность действий компьютеров. И, может быть, она обеспечивается не только компьютерами.
Пик.
– Что ты имеешь в виду?
– Промежутки в первом эксперименте. Что их заполняет? Из чего я состоял, когда процессоры меня не описывали? Вселенная-то велика. Навалом пыли, которая могла быть мной между описаниями. Предостаточно событий – не имеющих никакого отношения к твоим компьютерам, а может быть, и никакого отношения к твоей планете или твоей эпохе, – чтобы соорудить из них десять секунд существования.
Пик.
Теперь «джинн» выглядел серьёзно обеспокоенным.
– Ты – Копия в виртуальной среде, контролируемой компьютерами. Не более и не менее. Эти эксперименты доказывают, что твоё внутреннее ощущение пространства и времени инвариантно. Это именно то, чего мы ожидали, помнишь? Спустись на Землю. Твои состояния вычисляются, твоя память не может не быть такой же, какой была бы без всяких манипуляций. Ты не посещал иные миры, не выстраивал себя из осколков далёких галактик.
Пол рассмеялся.
– Ты глуп прямо-таки… сюрреалистически. Зачем ты меня вообще создал, если не собираешься слушать то, что я говорю? Я увидел истину, брезжащую сквозь… всё: пространство, время, законы физики. Ты не можешь отмести всё это, заявив, что случившееся со мной неизбежно.
Пик.
– Контроль и подопытный по-прежнему идентичны.
– Конечно, идентичны! В этом и суть! Как гравитация и ускорение в общей теории относительности, она целиком основана на том, что их нельзя различить. Это новый принцип эквивалентности, новая симметрия между наблюдателями. Теория относительности избавилась от абсолютных пространства и времени, но пошла недостаточно далеко. Мы должны избавиться от абсолютных причин и следствий!
Пик.
«Джинн» тревожно пробормотал:
– Элизабет говорила, что так будет. Она сказала, это вопрос времени – когда ты утратишь связь с реальностью.
Пол уставился на него, внезапно вернувшись из эмпиреев.
– Элизабет? Ты утверждал, что даже не говорил ей.
Пик.
– А теперь сказал. Я не стал тебе сообщать, потому что решил, что ты не захочешь знать о её реакции.
– И какой она была?
Пик.
– Я всю ночь с ней спорил. Она хотела, чтобы я тебя выключил. Сказала, что у меня… серьёзные нарушения, если додумался до такого.
Пол был уязвлён.
– Да что она знает? Не обращай внимания.
Пик.
Дарэм нахмурился с виноватым видом. Пол это выражение узнал, и его внутренности обратились в лёд.
– Возможно, мне следовало остановить тебя, пока я всё обдумаю. Элизабет поставила кое-какие… важные этические вопросы. Думаю, мне нужно ещё раз с ней всё обсудить.
– Хрена с два! Я здесь не для того, чтобы совать меня в морозилку всякий раз, как у тебя изменится настроение. А если Элизабет хочет, чтобы её слова что-то значили в моей жизни, так она, чёрт побери, вполне может обсудить это со мной.
Пол ясно видел, к чему идёт дело. Если Дарэм его остановит, то уже не запустит заново, – он вернётся к первоначальному сканированию и начнёт всё сначала, обращаясь со своим пленником по-другому, в надежде получить более склонного к сотрудничеству подопытного. Может быть, вообще не станет проводить первый набор экспериментов.
Тех, которые принесли ему это озарение.
Тех, которые сделали его тем, что он есть.
Пик.
– Мне нужно время подумать. Это ненадолго, обещаю.
– Нет! Не имеешь права!
Дарэм заколебался. Полу казалось, что его парализовало; он не мог поверить в происходящее. Какая-то часть сознания отказывалась признавать опасность, не желала смириться с тем, что умереть так легко. Остановка его не убьёт, не повредит ему, вообще не окажет ни малейшего воздействия. Убьёт то, что его не запустят заново. Это будет пассивная аннигиляция, устранение из бытия путём игнорирования. Та же судьба, которая постигала его собственное дерьмо.
Дарэм протянул руку куда-то за пределы экрана.
13. (Не отступая ни на шаг)
Февраль 2051 года
– Пересчитай всё до эпохи пять, – велела Мария, – а потом покажи мне восход на Ламберте. Широта ноль, долгота ноль, высота один.
Она подождала, глядя в пустое рабочее пространство и борясь с искушением изменить задание, приказать программе показывать симуляцию на всех стадиях, что существенно замедлило бы работу. Через несколько минут перед ней возникла покрытая трещинами равнина, пронизанная серебристым светом. Безымянное солнце – ослепительное и раздутое, а при таком низком положении в небе ещё и слишком белое – превратило цепочку спящих вулканов на горизонте в чёрный силуэт, напоминающий ряд остроконечных зубов. На переднем плане поверхность равнины выглядела стеклянистой, негостеприимной.
Мария подняла точку обзора до тысячи метров, а потом заставила её скользить на восток. Рельеф повторялся, лишь угрюмые симметричные конусы потухших вулканов разнообразили трещиноватые лавовые равнины. Эти конкретные, детальные пейзажи были не более чем серией компьютерных «художественных зарисовок», созданных по её запросу из чисто статистических данных о топографии планеты; сама по себе симуляция не имела дела с какой-то ерундой вроде отдельных вулканов. Прогулки по планете – слишком расточительный способ что-либо выяснять, но было сложно устоять перед искушением поиграть в исследователя, сделать вид, что тайны этого мира приходится раскрывать ценой жестоких усилий, опираясь лишь на его внешний облик. Хотя в действительности всё обстояло ровно наоборот. Мария нехотя зафиксировала изображение и перешла прямиком к лежащим в его основе численным данным. Опять атмосфера слишком разрежена. И на этот раз – почти никакой аквы.
