– Нет, – ответил Бадди. – Так нельзя. Я не хочу брать грех на душу.
– Ну, так и быть, пошли, – сдался наконец Нейл. – Но, по-моему, это все брехня. Соглашаюсь только ради тебя, Блоссом. Так и запомни, слышь?
Стали спускаться: творилось нечто невообразимое – сок хлестал отовсюду и разливался полноводной рекой. Их несло мощным течением, то сталкивая, то разнося в стороны, точно бревна по реке во время лесосплава. Стремительными потоками их швыряло об стенки корней на крутых поворотах. Достижения последних дней были ликвидированы в считанные минуты.
Еще ниже поток потеплел и начал густеть, как закипающий пудинг, но оставался по-прежнему бурным. Путешествие напоминало спуск с укатанной горы на картонке. Единственное преимущество их положения заключалось в том, что они не могли повторить свою ошибку и двинуться «вверх по течению», то есть в направлении озера.
На этой глубине попадались участки, целиком заполненные горячим соком. Набирая полную грудь воздуха, Орвилл первым нырял, чтобы проплыть по такому участку в надежде на то, что течением его вынесет к выходу. Каждый заполненный соком корень почти всегда имел вертикально расположенные боковые отростки, в которые жидкость не заливалась. Из-за тесноты пробираться по ним было невозможно, но вполне хватало места для того, чтобы просунуть туда голову и отдышаться. Однако нельзя было знать наверняка, представится ли вновь такая возможность или впереди вместо открытого окна – просто тупик.
Ими овладел страх, что они, быть может, плывут в никуда. Все чаще и чаще их заносило в исхоженные коридоры, забитые спутанными капиллярами, раздувшимися от сока. Один раз Орвилл попал в эти сети и запутался в них на развилке, которая ни с того ни с сего возникла на его пути. Когда Бадди и Блоссом, плывшие следом, наткнулись на него, ноги его безжизненно болтались по воле течения из стороны в сторону. Налетев головой на стенку в том месте, где корень раздваивался на рукава, он потерял сознание и захлебнулся.
Они ухватились за штанину, потянули, и брюки легко соскользнули с его тощих бедер. Тогда они буквально выдернули его, держа за ноги. Чуть в стороне от этого места они отыскали что-то вроде наклонной площадки, с пологого склона которой стекал сок, и благодаря этому корень здесь не был залит целиком. Бадди по-медвежьи обхватил Орвилла и, ритмично прижимая его к себе, попробовал выкачивать воду у него из легких. Потом Блоссом стала делать ему искусственное дыхание способом «изо рта в рот», как ее учили когда-то на курсах плавания, организованных Красным Крестом.
– Чего это ты делаешь? – спросил Нейл. Его нервировали непонятные звуки.
– Она делает Орвиллу искусственное дыхание, – раздраженно ответил Бадди. – Он там чуть не утонул.
Нейл вытянул руку и пошарил в темноте, желая убедиться в этом. Как только его пальцы нащупали губы Орвилла и Блоссом, он зажал Орвиллу рот ладонью.
– Ты же с ним целуешься!
– Нейл! – истошно закричала Блоссом. Она старалась оторвать руку брата от лица Орвилла, но даже удесятеренных отчаянием сил ее оказалось недостаточно. В такой ситуации из всех чувств оставалось лишь отчаяние, но и его запас у нее был давно исчерпан. – Ты убьешь его!
Бадди размахнулся и ударил, как ему показалось, туда, где сидел Нейл, но промазал, и удар пришелся где-то рядом, попутно задев плечо Орвилла. Нейл начал оттаскивать бесчувственное тело в сторону.
– Да он еще и без порток, – все больше расходился он.
– Они слетели, когда мы его вытаскивали. Ты что, забыл? Мы же тебе говорили.
Внезапный приток кислорода в результате всех усилий, которые они приложили, пытаясь оживить Орвилла, сделал свое дело – Орвилл получил то, что было ему так необходимо, и пришел в себя.
Как только тело в руках Нейла зашевелилось, он с перепугу бросил его. Он-то надеялся, что Орвилл уже мертв или вот-вот испустит дух.
Потом они с Бадди долго препирались по поводу того, пристойна ли нагота (как вообще, так и в данном конкретном случае), уместна ли она в их теперешних исключительных обстоятельствах. Говоря по совести, Бадди ввязался в спор с братом с единственной целью – дать Орвиллу возможность отдышаться и кое-как восстановить силы.
– Ты хочешь выйти наверх, – спрашивал он, – или ты собираешься так тут и остаться и в конце концов потонуть?
– Нет! – упорствовал Нейл. – Так нельзя, это нехорошо. Нет!
– Тебе придется выбирать. Что, по-твоему, лучше? – Бадди был страшно доволен, что нащупал верный тон и теперь мог играть на страхах Нейла, как на губной гармошке. – Если мы собираемся выйти, то надо выходить вместе. И кстати, нам понадобится веревка.
– У нас была веревка.
– Ага. Только ты ее посеял.
– Нет. Это не я. Я…
– Ну, ты же последний держал ее, а теперь она куда-то делась. Значит, нам нужна другая. То есть, это я к тому, что если тебе наплевать, вернемся мы или нет… Слушай, а может, ты хочешь пойти сам по себе?..
Кончилось тем, что Нейл снова сдался.
– Только, чтоб Блоссом к нему не приближалась, ясно? Она мне сестра, и я, того, не намерен такое терпеть. Усекли?
– Нейл, не беспокойся ты об этих глупостях хотя бы до тех пор, пока мы не доберемся в целости до места, – примирительно сказал Бадди. – Никто не собирается…
– И пущай лучше промеж собой не разговаривают. Я так велю, а раз я велел, так, значит, быть должно. Блоссом вперед меня пойдет, Бадди следом. А этот – последним.
Теперь все покровы были сняты, и Нейла прикрывал лишь ремень с кобурой. Он последовательно связал штанины всех брюк, и они снова тронулись в путь, на этот раз друг за другом, держась за веревку. Вода поднялась высоко и стала такой горячей, что, казалось, с них, как с переваренной курицы, вот-вот сойдет кожа. Течение, однако, успокоилось, и они тоже пошли помедленнее.
Вскоре они набрели на корень, загибавшийся кверху, струившийся по нему ручеек был не больше тех, с которых все началось – Господи, когда же это было? Сколько дней прошло с тех пор? Вконец измученные, они все-таки стали машинально карабкаться наверх.
Блоссом вдруг вспомнила детсадовскую песенку про паука, которого смыло дождевым потоком:
Снова солнышко сияет, высохли, дорожки, Паучок опять шагает, растопырив ножки.
Она засмеялась, как прежде смеялась над забавными словами стихотворения, которые декламировал Джереми, но на этот раз никак не могла остановиться, несмотря на то, что от смеха на душе делалось только тяжелее.
Больше всех огорчился Бадди, Он хорошо помнил ту зиму, когда люди выбегали из общей комнаты, смеясь и громко распевая, мчались по тающему снегу вдаль и больше не возвращались назад. Смех Блоссом ничем от их веселья не отличался.
