- У вас изменились глаза, - сказала она, чуть наклонившись к Зорову. Как будто вы из тени шагнули на солнце.
- Наверное, я очень вкусно поел, - рассмеялся Зоров. - А если серьезно, то подобного я не чувствовал со времен работы в Десанте. Знаете, когда после многочасового перехода где-нибудь на Кантосе или Андалуре возвращаешься на базу, сбрасываешь осточертевший скафандр высшей защиты и вытягиваешься в удобном кресле среди друзей в кают-компании...
- Неужели я оказала на вас столь ужасное действие? - Джоанна округлила глаза, в которых резвилась целая орава веселых бесенят. - Кантос, Андалур, скафандр высшей защиты... Бр-р-р!
Зоров старательно изобразил смущение.
- Я сказал это так... образно.
- Исключительно сильный образ!
- Ладно, воспользуемся более слабым. Скажем так: увидев вас, я почувствовал себя не в своей тарелке. А сейчас воспрял и духом, и телом.
- О, это гораздо лучше! И главное, реалистичнее: ведь чтобы почувствовать себя в своей тарелке, вам содержимое этой самой тарелки пришлось съесть! Как тут не воспрять!
Зоров посмотрел на пустую тарелку, стоящую перед ним, расхохотался и поднял вверх большой палец правой руки:
- Ну, Джоанна!.. Один-ноль в вашу пользу.
- Зачем же так? Я женщина строгая, но справедливая. У нас счет ничейный: один-один. Про осточертевший скафандр это вы хорошо сказали...
- Благодарю вас. Будем считать, боевая ничья в пользу прекрасного пола. А теперь предлагаю объявить перемирие, дабы до конца разобраться с шампанским и достойно завершить наш пир десертом!
- Возразить ну просто невозможно, - облизнулась Джоанна, глядя на аппетитную горку ананасовых крекеров. Когда крекеры исчезли настолько быстро и загадочно, что Зорову не досталось ни единого, он заметил, хитро взглянув на Джоанну:
- Теперь и у вас изменились глаза. Казалось бы, мелочь - какая-то там дюжина сладких крекеров, - но каков эффект!
- Да ну вас! - Джоанна прижала салфетку к губам, чтобы не прыснуть со смеху.
- Нет, правда, - сказал Зоров, глядя в смеющиеся глаза Джоанны, вначале я увидел в них далекие, тревожные звезды, а теперь - теплые искры смеха... Замечательная и очень радующая меня метаморфоза.
Джоанна мягко коснулась руки Зорова.
- Если это и произошло, то благодаря вам, Александр, а уж никак не крекерам... которые, каюсь, слопала самым бессовестным образом. Кстати, я не только сладкоежка, но и чрезвычайно любопытна. Признайтесь, что вы прошептали, когда впервые увидели меня?
- Во-первых, не вас, а ваши глаза; всего остального в тот момент я просто не видел. А во-вторых, не скажу. Вы будете смеяться.
- Вы не правы. Что бы вы ни произнесли тогда, это шло от сердца. А над таким не смеются.
- Я не о том. Вы имеете в виду искренность чувств, а я - технику их изложения. Когда обычный человек хочет сказать что-либо о действительно прекрасном, он, как правило, впадает в грех высокопарщины и чрезмерных красивостей.
- Этим грешат многие начинающие поэты, - улыбнулась Джоанна, - и даже иные из великих не избежали сего... Так что давайте, не стесняйтесь.
- Ну ладно, - сокрушенно вздохнул Зоров. - Льщу себя надеждой, что критика не будет чересчур суровой. Так вот, увидев ваши глаза, я, как ни тщился, не смог отыскать сравнения более оригинального, чем "вселенные, полные звезд, озера мерцающей тьмы..."
- А вы знаете, для начинающего неплохо. И в самом деле напоминает отрывок стихотворной строфы. Констатирую проблески таланта, коей, при надлежащем прилежании и упорстве...
- Ну уж нет! - фыркнул Зоров. - Это было бы уже чересчур. .
Джоанна рассмеялась, откинув голову:
- Не беспокойтесь, я не дам вам возгордиться. Александр Блок сказал гораздо лучше: "И очи черные, бездонные, цветут на дальнем берегу". Очаровательно, правда?
- Ну, куда уж мне тягаться с Блоком! Хотя, мне кажется, это звучало у него чуть иначе...
- Я знаю, в оригинале "синие". Но что делать, коль у меня глаза черные, а у Незнакомки Блока были синие...
- Вы знаете Блока?
- Немного. Вот послушайте, это оттуда же:
И странной близостью закованный,
Смотрю на темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль...
Чудесно, не правда ли?
- Это не только чудесная поэзия, эти строки едва ли не с абсолютной точностью передают мое состояние буквально несколько минут назад... Разве это не волшебство? И еще одно волшебное открытие я сделал благодаря Блоку: у вас отличный русский! Вы специально изучали его?
- Очень хотела прочесть в оригинале Пушкина, Лермонтова, Блока... По той же причине выучила французский. А вот на большее меня не хватило - так и застряла на четырех языках. Интерлинг, естественно, не в счет. И, если уж разговор зашел о языках, хочу попросить вас говорить со мной по-русски. Вам, надеюсь, будет приятно, а для меня - прекрасная практика.
- С удовольствием. Тем более что эта ваша просьба предполагает продолжение общения.
- Вас это... в самом деле радует?
Глаза Джоанны уже не смеялись, сполохи прежних тревог и сомнений затрепетали в темной бесконечности, наполнили ее знакомым мглистым мерцанием, а голос... таким голосом она читала Гарсиа Лорку. Лицо Зорова стала серьезным, даже строгим; он взял ее тонкие руки, холодные и безжизненные в эту секунду, сжал их между своими большими и теплыми ладонями с еще заметными рубчиками "кауфмановских" шрамов и очень мягко произнес:
- Джоанна, на этот вопрос может быть только один ответ, и этот ответ да! А разве вы могли подумать иначе?
- Я ведь ничего не знаю о вас... о вашей личной жизни.
- Чтобы быть предельно кратким, скажу, что у меня ее просто нет. Женат не был. Серьезных связей с женщинами тоже не имел.
- Странно... Почему так?
- Пока был молод, были увлечения... Но все оказалось несерьезным, прошло. В Десанте дал себе зарок, такой же, как Энрико и многие другие. А когда ушел из Десанта... Даже не знаю, что сказать. Возможно, поиски, о которых я рассказывал, отнимали слишком много времени и сил... и меня хватало разве что на мимолетные связи. Но это было все не то.
- А сейчас - то? Или - что? Извините, Александр, но для меня это очень важно.
- Для меня - тоже. Я думаю, сейчас именно то. Что бывает в жизни только один раз. Но... я все-таки прошу немного повременить. Это слишком серьезно для меня, и я должен быть абсолютно убежден, уверен... Не для вас - для себя. Не знаю, поймете ли вы меня.
- Мне кажется, я вас понимаю очень хорошо. Вы из тех людей, которые не могут быть надежны на сколько-то там процентов, на 95 или 99. Только на 100. А для этого не должно быть ни малейшего сомнения, никакой самой ничтожной вероятности... Так?
- Так. К этому меня приучили в Десанте, и по-другому я просто не могу.
