Френк. Нет, Ил, ты не прав: цепную реакцию нарушить нельзя. Пробовали воздействовать и температурами, и давлениями средами — чем угодно. Распад и деление ядер — незыблемые.
Степанычев. Незыблемые — пока не нашли что-то не на свойства ядер… Но что — действующее?
Степанычев. Не знаю, откуда мне знать! Это вам надо искать и знать, ядерщикам. А то — ломаете атомы, как дети игрушки… Ведь ничего нет удивительного, что атомные ядра разрушаются. Все разрушается, я в этом разбираюсь. Металл ржавеет, скалы рассыпаются, приборы портятся. Звезды и те гаснут или взрываются. Ничто не вечно… Удивительно другое: есть атомные ядра, которые не распадаются совсем. Это уникум в нашем мире.
Френк. Что за черт.
Степанычев (увлеченно). Вот у нас с тобой разный взгляд на предметы. Вы, ядерщики, принимаете устойчивость ядер в силу факта. Нашли удобное оправдание: мало внутренней энергии. И еще — магические числа частиц в ядре. Слово-то какое: магические числа! И где?
Френк. Это почему же?
Степанычев. Потому, что ядро — система, взаимодействующая с окружающей средой. Такие системы не могут существовать бесконечно долго. Стабильные же ядра существуют именно бесконечно долго! Иначе из миллиардов миллиардов ядер хоть малая часть распадалась бы, как и в радиоактивных изотопах.
Френк. Их не может быть, однако они есть. С этим нельзя не считаться, теория надежности. (Отхлебывает пиво.)
Степанычев. Значит, есть не только они. Наверно, в природе существует какой-то процесс, поддерживающий устойчивость таких ядер. Процесс — а не магические числа! А для радиоактивных веществ этот процесс нарушен.
Френк. Гм… что же, по-твоему, радиоактивность — какая-то болезнь атомных ядер?
Степанычев. Именно! Именно, черная магия! Вы не лечите эту болезнь, даже наоборот: заражаете радиоактивностью все новые и новые атомы. Сколько было радиоактивных веществ, а?
Френк. Десятка полтора, не больше.
Степанычев. А сейчас?
Френк. Сейчас… сейчас любое вещество можно сделать радиоактивным. Техника простая.
Степанычев. А обратно перевести вещество из радиоактивного состояния в спокойное вы можете?
Френк. Нет. Это атомы пусть сами — когда распадутся.
Степанычев. Вот то-то и оно! Выходит, вы изучаете не — распад и деление.
Френк. Найти процесс, который удерживает ядра в устойчивом состоянии? (Задумчиво.) Ведь такой процесс действительно должен быть. Ядро, сгусток энергии. Его распирают электрические силы. В нем все движется, как в капле жидкости: мезоны… И эта капля живет вечно! Ведь в радиоактивных веществах ядра живут очень долго. Распадающийся уран дотянул от сотворения Галактики до наших дней, миллиарды лет. В этом что-то есть…
Степанычев. По справедливости такой процесс должен быть. Это не дело: только и уметь, что переводить материю в неустойчивое состояние. Это действительно добром не кончится.
Френк. Взорвать дом легче, чем построить его, теория надежности. С ядрами то же самое. И процесс стабилизации, если он есть, настолько же сложнее распада ядер, насколько строительство города сложнее бомбежки…
Степанычев. Но, по-моему, это все-таки возможно. Есть намек.
Френк. Какой?
Степанычев. Законы распада атомных ядер и законы отказов элементов электронных машин математически одинаковы… Вот смотри… (Пишет на бумажной салфетке). Тебе это ни о чем не говорит?
Френк. Говорит. Та же экспоненциальная зависимость… Но ты не равняй элементы машин и ядра, Ил. В электронных машинах можно покопаться тестером, что-то перепаять, заменить негодную схему хорошей. А к ядрам не подкопаешься, уважаемая теория надежности. И одно другим не заменишь. Их даже в электродный микроскоп увидеть нельзя. Да… А жаль!
Степанычев. Чего?
Френк. Мечты: овладеть процессом стабилизации ядер… Знаешь, когда-то, по молодости лет, меня потянуло в ядерную физику. Потянуло на величественное и ужасное, захотелось пережить драматизм поисков и открытий, потрясти мир чем-то похлестче ядерной бомбы. (Усмехается.) Теперь-то я вижу, что это было глупо. Все вышло не так. “Проблема левовинтового нейтрино” — как же, потрясешь этим мир! Набираю глубину познаний, лысину, к концу жизни буду знать все — ни о чем… Да и не нужно это — потрясать мир. Хватит. Но тогда зачем же я работаю? Для чего живу? (Помолчав.) А вот ради такой мечты стоит постараться. Повысить устойчивость мира, в котором мы живем. Лечить атомные ядра. Овладеть веществом полностью!
Степанычев. Ну вот и действуй.
Френк. Легко сказать — действуй. Легко сказать, теория надежности. Развитием наук движут не мечты, а факты. Фактов же нет. Нет данных, как стабилизировать ядра… Черт побери, если бы на эту проблему бросить столько денег и сил, сколько ушло на создание ядерного оружия, нашли бы и факты, и теории, и способы. Все получилось бы. Но кто бросит деньги? Кому это нужно? У тебя много денег, Ил?
Степанычев (разводит руками). Увы…
Френк. У меня тоже “увы”!
Негр-уборщик (подходит к столику). Джентльмены, мне пора закрывать…
Затемнение справа.
Освещается: комната Шардецкого.
Шардецкий (возвращает листки Макарову). Занятно. Так что же?
Макаров. Я вспомнил ваш доклад о далеких перспективах в исследовании ядра. Вы ведь о том же говорили, Иван Иванович.
Шардецкий. Ну, говорил, говорил… что я говорил! Я больше толковал о нерешенных проблемах, чем о перспективах. Устойчивость и неустойчивость атомных ядер — действительно большая проблема. До сих пор понять не можем: почему в куске урана в данный момент одни атомы распадаются, а другие нет? Почему именно эти, а не те? Многие считают, что это в принципе невозможно понять. А управление стабильностью ядер… о, это настолько далекая перспектива!.. Нет, я решительно не понимаю, чем вас взволновал этот разговор, Олег Викторович?
Макаров. Да, собственно, тем, что после этого разговора аспиранта Степанычева в двадцать четыре часа выдворили из Штатов.
Шардецкий. Гм… тоже верно. Действительно непонятно. Голдвин давно отошел от бомб, занимается с немногими сотрудниками академической проблемой нейтрино. “Замаливает грехи”, как он выразился при встрече со мной на конференции в Женеве.
Макаров. Может, не такая это далекая перспектива, Иван Иванович? Может, американцы этим уже занимаются?
Шардецкий. И наш аспирант нечаянно прикоснулся к тайне? Гм… все это, знаете ли, слишком уж как-то… детективно. А может, и просто с перепугу выслали, сдуру? Известное дело: полиция.
Макаров. Возможно. А если нет? Понимаете, что это значит, если американцы сейчас развивают такую работу?
