– А, вот каковы твои планы! А меня ты не хочешь повязать?
– Да ты и так повязан, – засмеялась она.
Этой их перепалке предшествовал серьёзный разговор с Богумилом Славковым.
Сначала они повели Богумила в магазин ГУМ и приодели по-европейски. Ведь и дураку понятно, что у шикарно одетого человека ни один русский милиционер не станет проверять документы, будь тот хоть азербайджанцем, хоть негром преклонных годов, так и не выучившим русского языка. Иван, правда, кипятился, говорил, что одеваться в ГУМе – просто грех, да и Богумил смущался, что его ведут в самый дорогой магазин не то что Москвы, а всего мира. Но Камилла настояла на своём.
Только позже, когда она после славного обеда в ресторане завела с мнимым болгарином задушевную беседу, Иван понял, в чём был её замысел. После такой о нём заботы Богумил не мог скрывать, ни кто он на самом деле, ни зачем ему нужны деньги: чтобы добыть оружие и убить врага своей семьи, проклятого негодяя Бориса Шилина. И Камилла, выспросив всё досконально, согласилась ему помочь!
Теперь, выслушав гневные тирады Ивана и посмеявшись, она сказала:
– Айвен, ты такой наивный! Я тебя обожаю. Мы повезём Богумила по этому адресу завтра днём. Скорее всего, Шилина дома не будет, и мы спокойно отправимся к генералу Чеснокову проверять технику. Но, тем не менее, Богумил окажется повязанным с нами кровавым планом, и вообще почувствует доверие к нам.
– Отчего же Шилина не будет дома?
– Оттого, что он, наверное, где-то работает. Например, сегодня его дома не было. И сейчас его нет. – Увидев недоумение на лице мужа, Камилла пояснила: – Я весь день звоню на его номер телефона. И завтра буду звонить.
– Diablo! – в сердцах выговорил Иван. Он обязан был догадаться! Ведь действительно, она, едва увидев бумажку с адресом и телефоном Шилина, достала из сумочки мобильник и всё время крутила его в руках…
…Когда часами летишь над океаном, да ещё на автопилоте, а делать особенно нечего, кроме как лениво следить за мыслями в своей голове и за индикаторами на приборной доске: не засёк ли тебя чей-то радар – поневоле обрадуешься любой живой точке на глади этого океана. Тем более, Боб выбрал такую трассу, чтобы оставить за крылом населённые места, полные архипелагов, вроде Туамоту, Самоа и Кирибати, а особенно принадлежащие американцам Гавайи.
Если же заметишь какую точку на водной глади (относительно «глади», конечно, преувеличение; тут волны от трёх до пяти метров высотой – обычное дело), то эквиполь предоставляет возможность удовлетворить любопытство каким угодно способом. Можно над интересующим тебя объектом зависнуть; можно облететь; а если вдруг окажется, что под тобою – знаменитый на весь мир Федя-мореход со своею посудиной, так отчего же не спуститься к нему в эквикуртке, да и не выпить с русским человеком кофе посередине Тихого океана! А МиГ пусть висит над вами в синем небе …
Боб так и сделал.
Океан был спокойным, яхту лишь слегка покачивало.
– …А правду говорят, что ты офицер ГРУ? – спросил Боб Шилин, запивая крепчайший кофе глотком сока. И кофе, и сок были его собственные; он принёс их сверху, из своего самолёта, который сейчас висел над ними, как привязанный верёвочкой.
– Кто говорит?! – удивился Федя-мореход.
Лицо его, будто сделанное из дерева стамеской, да ещё обросшее бородищей, в принципе не могло выражать эмоции. Но он всё-таки был изумлён. Сначала в небе появился древний истребитель МиГ-21, помеченный буквами СССР. И это посредине Тихого океана, на исходе второго десятилетия после исчезновения СССР! Потом истребитель завис, как воздушный шар. Потом оттуда без всяких крыльев, парашюта, пропеллера на спине или чего другого понятного спустился русский мужик. И притащил сверху горячего кофе и сока. Ничего себе, денёк!
– Все говорят, – сказал Боб. – Вообще-то у меня есть приятель, Алик. Переводами занимается, сам пишет в журналы… По его сведениям, ты воевал в Никарагуа.
– Мало ли, где я воевал, – засмеялся Федя. – Теперь плаваю ради собственного удовольствия.
– Да, не, я так просто, беседу поддержать, – махнул рукой Боб. – Я не против. Ясно, простой спортсмен… Плавает себе по океанам…
– Да ты на себя посмотри! – развеселился Федя, тыкая длинным пальцем в небо. – Ты сам-то кто? А? Шпион-самоучка? Летаешь на истребителе с красными звёздами на крыльях! Хоть бы перекрасил свою фанеру…
– Действительно, – смутился Боб. – Недоглядел… Жизнь, знаешь, такая. Ни одной мысли додумать не успеваю. И что меня раздражает, так это то, что мои изобретения никому, по большому счёту, не нужны.
В этом полёте Боб познакомился с королём Бомонзой.
Предыдущая посадка была у него много часов назад на побережье Антарктиды, где он доел взятый в дорогу холодный шашлык с помидорами. С тех пор летел и летел. В общем, надо было срочно приземляться. Даже более, чем срочно. Правды не скроешь: кишечник, вот что отличает людей от безгрешных ангелов. Это они могут веками порхать в облаках, а людей всё-таки довольно часто тянет к земле поближе.
И он, обнаружив островок, уронил свой МиГ на песочек, а сам побежал в кустики. Ведь на атоллах как: у берега кустарники всякие, подальше начинается лес, а ещё дальше лес темнеет и, так сказать, матереет. А вокруг лагуны опять кустарник.
Боб решил не только провести здесь вечер, но и заночевать – что и выполнил с огромным удовольствием. А с утра занялся обследованием острова, застряв ещё почти на день, больше всего поражаясь изобилию бесхозной жратвы. Кокосы и другие какие-то плоды; черепахи, лангусты и просто гигантские двустворчатые моллюски, а в акватории и в лагуне чёртова прорва рыбы. И всюду – крикливые тропические птички, причём местные, то есть они здесь размножаются, предлагая усталому путнику яичницу на ужин…
Ближе к вечеру он валялся на берегу, снисходительно посматривая то в одну, то в другую сторону. Он ощущал себя прям-таки Робинзоном.
Посмотрел на север; там, в нежной голубизне, почти по линии слияния океана и неба темнело пятнышко ещё одного атолла, но уже и в эту голубизну вторгались жёлтые и оранжевые чешуйки заката, беззвучно охватившего своими многослойными цветовыми переливами всю левую часть сферы мира. Скосив глаз, Боб мог видеть эти переливы сквозь тихо шумящие медно-красные листья акалифы, но и эти волнистые листья сами уже причудливо меняли свой цвет с красного на тёмно-зелёный ввиду близкой ночи. По той же причине безумные тропические птички снизили накал своего свиста.
Мысли в голове Боба жили, как всегда, своей собственной жизнью, а он только отлавливал то одну, то другую, и опять отпускал их в свободное плавание. Одна из них явно прилетела с запада: она была о цветовой многослойности заката и о чудовищной толще физического мира, пролегшего между глазом наблюдателя и Солнцем, – а глаз-то видит не эту толщу, а всего лишь игру цвета в верхних слоях атмосферы! И эта же мысль, уловив идею Боба о «свободном плавании», тут же нырнула в океан и обнаружила, что бескрайние просторы, видимые глазу, не составляют и доли процента от его истинных размеров и прочих параметров.
