— Не уверен, что вы нуждаетесь именно в этом виде лечения, — произнес Котяра с неопределенной интонацией. — Но если прижмет, обращайтесь. Сделаем все возможное. Меланхоликов мы шутя превращаем в холериков и наоборот… Всего хорошего.
— Взаимно. Пусть на вашем пути как можно реже встречаются люди-амебы, а тем более люди-бомбардировщики.
— Тьфу, тьфу, тьфу! — Котяра энергично постучал по деревянному подлокотнику своего кресла. — Не дай бог, если такое случится. Психи — наш хлеб. Я, можно сказать, всем шизофреникам начальник, и маньякам командир. Переквалифицироваться в гинекологи мне уже поздно.
Возвращаясь на машине Шкурдюка в отдел и невпопад отвечая на его разглагольствования, Донцов вновь и вновь анализировал то, что было сказано (а также и недосказано) профессором Котярой.
Результаты допроса ничего конкретного для расследования убийства не дали, зато представили все случившееся в совершенно иной плоскости — в плоскости абсурда.
Если верить Котяре, Наметкин, уже давно кремированный, был мертв не до конца, и смерти его жаждали не какие-нибудь там заурядные люди вроде Тамарки-санитарки и Аскольда Тихоновича Лукошникова, а высшие, запредельные силы, в существование которых Донцов не верил.
Конечно, все это можно было расценить как некую мистификацию, изощренную шутку пресыщенного жизнью циника, однако хваленая интуиция Донцова уже давно подсказывала ему, что в деле Наметкина что-то нечисто, подходить к нему с привычными мерками бесполезно, и в расследовании надо полагаться не на Уголовно-процессуальный кодекс, а скорее на тантры и упанишады.
Тем не менее, переносить расследование из мира реального в мир духов он не собирался. Этому противоречил весь его жизненный и профессиональный опыт. Ну как, скажите, пожалуйста, дактилоскопировать демонов, допрашивать эфирных созданий и брать под арест оборотней. Не было никогда такого в истории криминалистики и, скорее всего, никогда не будет.
Пусть один процент мистики останется, без нее нигде не обойтись, а в остальном следует полагаться на здравый смысл, существующие законы и принципы материализма.
И все же много вопросов так и осталось без ответа, повиснув в воздухе наподобие мыльных пузырей. Какова истинная роль в этом деле профессора Котяры? С какой стати он так разоткровенничался с майором Донцовым, человеком, в общем-то, посторонним? Откуда проистекает его осведомленность во многих вопросах, сокрытых тайной даже для Цимбаларя и Кондакова?
Добравшись до своего кабинета, Донцов первым делом позвонил в Институт языкознания, но там к дешифровке обгоревшей рукописи еще и не приступали. Как изящно выразился поднявший трубку лингвист: «У нас тут своих дел лопатой не перекидать».
На вопрос Донцова, что означает слово «развоплотиться», ему ответили следующим образом:
— В словаре современного русского литературного языка такое слово отсутствует. Судя по всему, это неологизм, представляющий собой антоним слова «воплотиться».
— Хорошо, а что такое «воплотиться»?
— Получить конкретное вещественное выражение. Помните, как сказано у Маяковского? «В наших жилах кровь, а не водица, мы идем сквозь револьверный лай, чтобы умирая воплотиться в пароходы, строчки и в другие долгие дела».
Маяковского Донцов не помнил. Средняя школа привила ему стойкое отвращение даже к Чехову и Достоевскому. Перед тем как положить трубку, он уточнил:
— Можно ли понимать развоплощение как утрату вещественности, реальности.
— Можно, можно, — заверил его лингвист.
ГЛАВА 15 КАК ПЕСОК СКВОЗЬ ПАЛЬЦЫ
А затем события замелькали, словно кулаки знаменитого боксера Майкла Тайсона, выколачивающего душу из очередного соперника.
Сначала дала о себе знать «наружка», державшая под наблюдением проходную Экспериментального бюро, помеченную личным опознавательным знаком Олега Наметкина, который из разряда покойников был нынче условно переведен в разряд развоплощенных созданий.
Оказывается, там с самого утра околачивается какой-то странный человек, явно заинтересовавшийся знаком. Он то подходил к проходной пилотную и даже пытался заглядывать в окно, то возвращался на противоположную сторону улицы, где облюбовал себе скамеечку в чахлом скверике, разбитом на месте бывшей свалки токсичных отходов.
Одеждой и внешностью он походил на сельского жителя, приехавшего в город подзаработать, переходя улицу шарахался от каждой проносящейся мимо машины, и явно ощущал себя не в своей тарелке. В полдень он перекусил ломтем ситника, запив его водой из туалетного крана.
Дабы не спугнуть клиента, «пастухи» из «наружки» в контакт с ним не вступали и удерживали от этого патруль муниципальной милиции, уже давно точивший зубы на залетного сазана.
Донцов немедленно отправил туда Кондакова, попросив действовать крайне осторожно.
— Что за тип там нарисовался, мы пока не знаем, но вполне возможно, что птички собираются в одну стаю, — напутствовал он ветерана. — Не исключено, что где-то поблизости ошивается и старик Лукошников. Вот только Тамарка-санитарка от компании отбилась.
Едва Кондаков отбыл, как появился Цимбаларь, по ухмыляющейся роже которого было понятно — явился он не с пустыми руками.
— Докладывай, не тяни резину, — попросил Донцов.
Но, увы, перевоспитать потомка Земфиры и Атеко было уже невозможно. С комфортом расположившись по другую сторону стола и без спешки закурив, он обратился к коллеге с проникновенной речью:
— Донцов, ты, наверное, из тех мужиков, которые на бабу глыбою валятся и делают свою работу без всякого внимания к чувствам партнерши. Хорошо ей, нехорошо или вообще мерзко — это их ничуть не интересует. А ведь в таком важном деле нужен подход, предварительные ласки, любовные игры. Так и здесь. Я еще на порог не успел ступить, а ты уже орешь: «Давай!» Какое я поимею удовольствие, если тебе все разом выложу? Правильно, никакого. Только фрустрацию наживу. То есть состояние глубокого разочарования, вызванное неосуществленными желаниями. Я после этого страдать буду. Мучиться. И не исключено, что мое душевное неудовлетворение выльется в немотивированную агрессию.
— Так и быть, начнем сексуальные игры, — сдался Донцов.
— Ну тогда слушай. Заявился я, значит, на хату, где эту козу держат. Живет она там, скажу я, припеваючи. Жрет от пуза, курит американские сигареты и смотрит по телевизору передачи из жизни животных. Особенно про обезьян любит. Родня ейная, как-никак. Свобода девахе предоставлена полная. Ходит по всей квартире, спит в комнате одна, бычки выкидывает в форточку, на кухне сама себе чай заваривает. Только когда охранник в туалете сидит или за покупками в магазин бегает, ее наручниками к батарее пристегивают, предварительно лишив всех предметов, способных заменить отмычку.
— То есть какое-то время она все же бывает одна. — уточнил Донцов.
— Естественно. Когда на цепи сидит, когда нужду справляет и когда спит. Не полезешь ведь к ней под одеяло. Хотя ночью охранник регулярно заглядывает в спальню… А ты чего боишься? Суицида?
— Я уже и сам не знаю, чего бояться. Кстати, как ты считаешь, одного охранника достаточно?
— Если надо будет, он ее пальцем раздавит, как жужелицу. Пикнуть не даст.
— А вдруг она его сковородкой по голове? Или вилкой в сонную артерию?
— Вся посуда там одноразовая. Колюще-режущие предметы отсутствуют. Самое грозное оружие — зубная щетка.
— Опытный человек и зубной щеткой может много бед натворить… Ладно, валяй дальше.
— Осмотрел я там все внимательно, сделал необходимые замечания и попробовал с ней заговорить…
— По-каковски? — поинтересовался Донцов. — Или ты вьетнамский знаешь?
— При чем здесь вьетнамский… Существует простейший язык международного общения, понятный всем нормальным людям даже без предварительной подготовки. Кулак под нос — значит угроза. По голове погладили — молодец. Ну и так далее. Вот в таком плане мы с ней и общались. И вижу я, что девчонка с последнего раза сильно переменилась. Тогда как мышонок дрожала, дверного скрипа пугалась, при виде каждого нового человека в комок сжималась. А теперь ничего, лыбится даже. И главное, глазками так и стреляет, так и стреляет.
— Она что — флиртовать с тобой пыталась?
— Да нет же! Изучала она меня. Присматривалась. А улыбочки строила только для понта.
— Зачем тебя, Саша, изучать? — усомнился Донцов. — Ты и так весь как на ладони.
— Это тебе, суконной душонке, такое кажется… А чуткие женщины сразу ощущают во мне загадку. Впрочем, это не важно. Важно, что у девчонки настроение изменилось. С чего бы это, думаю. В ее положении особо веселиться нечему. Значит, каких-то перемен ждет. Или маляву с воли получила. Подзываю охранника и в его присутствии произвожу личный обыск.
