Ситуация была новой. Все замолчали.
Коротко взмахнул рукой Зискинд. Пец кивнул ему.
— Собственно, в своем проекте Шаргорода мы интуитивно таким и руководствовались. Поэтому я смогу сейчас обосновать, что мы внедримся в Шар — для более-менее постоянной работы и обитания — не выше тысячи метров…
— Только-то?! — повернул к нему голову Корнев.
— Да. Смотрите: на пятистах метрах, где кончается ныне осевая башня, ускорение времени сто пятьдесят. На восьмистах метрах оно превосходит три тысячи: три тысячелетия за год. То есть выше этой отметки за год мы охватываем почти все историческое время человечества — от египетских пирамид до наших дней. Ясно, что при стационарном строительстве это за пределами долговечности строительных материалов. Далеко! Поэтому Шаргород мы проектируем не стационарным, а по принципу нашего кольца-лифта, или, если шире, по принципу телескопической антенны, которая, когда надо, складывается, а когда надо, вытягивается. Так можно будет дотягиваться — временами, импульсами — до высоты в километр. В основном же мы ориентируемся на отметку в 730 метров, но с распространением вширь. Вот на эти числа и стоит равняться.
— Семьсот тридцать метров, ускорение две тысячи — тоже… — освоитель Стремпе, наконец, обрел дар речи, закрутил лысой головой. — Как там все заселить, освоить? Ведь это же пять-шесть лет за сутки, чтоб вы мне все так были здоровы!.. Нужно максимально уменьшать зависимость от земли, от низа. Замкнутые циклы какие-то, а? Вот как с этими свиньями можно было бы… В самом деле: им корма везли — а помои и объедки из нашей столовой (в таком же количестве, если не большем!) вывозили и канализировали. И свиней. Валерьян Вениаминович, теперь вывозить не стоит, раз уж они здесь, а закупить у колхоза, пустим на мясо для борщей. Нет, серьезно!..
Оживление присутствующих. Главэнергетик Оглоблин приложил руку к сердцу:
— Слушайте, кончайте вы о свиньях. С души воротит!
— Нет, почему — здоровая идея! А навоз на оранжереи!.. — поддал кто-то.
— Замкнутые циклы в нашем проекте, конечно, будут, — невозмутимо пообещал главный архитектор.
— Не знаю, что и когда будет, — подал голос командир грузопотока, — но если исходить из реальности, то, с точки зрения низа, доставки и вывоза, мы уже сейчас на пределе возможного. И вот-вот окажемся за пределом. Товарищи милые, ведь все, что есть в башне и будет, приходит с земли и возвращается туда же! Как сказано в древнем первоисточнике, «земля еси и в землю отыдеши». Это в высотах все быстро и просторно, а у нас внизу — медленно и тесно. Мы используем все мыслимые способы подачи грузов, от лифтов до вертолетов… вот канатную дорогу скоро пустим от пристани прямо на средние уровни. И что? — он оглядел сидевших с неким мрачным торжеством. — Грузопоток на пределе, малейшие колебания его чреваты срывами — а башня вверху и наполовину не загружена. Думаю, что Юрию Акимовичу, чем рваться в выси, подобно лебедю из басни, надо скорее выдать и реализовать проект «вороночного входа», который он давно обещает.
Пец с беспокойством почувствовал, что разговор от нерешенного общего опять скатывается к нерешенным частностям, — и только хотел поправить, как Люся-кибернетик все окончательно испортила.
— Ну, знаете, Вениамин Валерьянович, — ввинтилась она, — если вы всерьез считаете, что грузопоток на пределе, то вы, простите, созрели для снятия! У вас масса неиспользованных возможностей — и история со свиньями прямое тому подтверждение.
И пошло, и поехало. «Опять!..» — взялся теперь за голову главэнергетик Оглоблин. «Прошу вас, Людмила Сергеевна, займите вы мое место. Научите меня, темного, как надо, просветите!..» — сделал жест рукой Бугаев — и было ясно, что он не уступает место и не собирается учиться, а лишь дает достойную отповедь математической нахалке. «Да вы начните управлять потоком не на въезде в зону, а раньше: на шоссе, на пристани, на вертодроме, — не отступала та, — вдвое его усилите!» — «Вот даже как! Интересно!..» — «Да что грузы, — сказал начплана, — людей не хватает для полной загрузки. И неоткуда взять…» — «Скорости движения надо увеличивать, — вступил приборист Буров, — лифтов, грузовиков, вертолетов — всего! А то перестраховываются, глядеть тошно». — «А ты нам радиопривод сделал? — подавил его могучим видом и рыком пилот Иванов. — Сделай, тогда будем летать быстро и по коротким маршрутам. А без надежного привода в НПВ если быстро, то прямо в открытый гроб. Летишь на зеленое, а вблизи оно, оказывается, красное!..»
— А я вот ничего не понимаю, — прозвучал среди общего шума голос Васюка-Басистова, прозвучал с такими наивными интонациями, что все обратились в его сторону: чувствовалось, что действительно человек ничего не понимает. — Почему надо все выше, быстрее, больше, мощнее? С самого начала «давай-давай», все время «давай-давай»… Что нам жжет пятки? Ведь если и не выкладываться на пределе возможностей, все равно в НПВ выходит очень прилично. Ну, неполная загрузка, ну, вместо теоретического ускорения в тысячу раз будет практическое в сто… но ведь все-таки в сто раз! Вспомните, недавно мы осваивали уровни «10», «20», «40» — и радовались: как здорово!..
— Если на то пошло, можно вспомнить, как еще полгода назад мир вообще обходился без НПВ, — подал реплику Корнев.
— Тоже верно, — взглянул на него Васюк. — А теперь сплошной зарез и аврал… какое-то судорожное стремление выложиться, выгадать и урвать. Может, мне кто-нибудь объяснить: в чем смысл жизни?
Все запереглядывались: вот нашел, где выяснять про смысл жизни — на производственном совещании. Даже Бугаев, который только что стенал от тягот, смотрел на Анатолия Андреевича с сомнением. Нина Николаевна негромко спросила: «Это писать в протокол?» Около нее захмыкали.
— Смысл жизни, молодой человек, — начплана Документгура, лысый, умудренный и морщинистый, строго взглянул на Толюню поверх очков, — в том, чтобы дожить до пенсии. До хорошей пенсии.
— А когда дожил, то в чем? — не унимался тот.
— Ходить на рыбалку.
— И все?
— И все. Нина Николаевна, протоколировать это необязательно.
Присутствующие облегченно улыбались. Пец наблюдал. Корнев в задумчивости «подоил» нос.
— Нет, — сказал он, — не поняли вы. Василиск Васильевич, нежную, трепетную душу Анатолия Андреевича. Не поняли суть вопроса. Я понял — и сейчас все объясню… — Он облокотился, устремил на Васюка затуманившийся взгляд и даже будто пригорюнился. — Понимаешь, Толюня, друг мой, все началось еще в каменном веке. Ну, представь: палеолит, вокруг дико и страшно, и наши славные предки-троглодиты ворочают, перекатывают каменные глыбы. Например, к обрыву — чтобы обрушить на зазевавшегося мамонта. Или сделать завал, запруду… Ну, о чем говорить: каменный век, без камня — как без рук! Работа тяжелая — перекатывают, аж спина трещит. И вот один сообразил: сунул под свой камень палку, уперся — и перевернул глыбу, как пушинку. Изобрел рычаг! Другие радостно перенимают опыт, спина не трещит, жить стало легче… но разве они утешились этим? — Александр Иванович выдержал паузу, вздохнул. — Как не так: они начали подсовывать палки под все более крупные глыбы — пока снова не начала трещать спина и не понадобилось придумывать что-то еще для облегчения труда! Так и повелось, так с тех пор и пошло, дорогой Толюнчик: каждое новшество — от рычага и колеса до кибернетики и нашего НПВ — сначала дает возможность делать легко то, что делалось с трудом… а потом нагружается до предела, пока снова не начинает трещать спина. Эта дурная наследственность и жжет нам, по твоему удачному выражению, пятки. Не будь ее, качались бы мы с тобой, друг Андреич, на деревьях, закрутив хвосты вокруг веток — и никаких проблем.
