— Что?
— Я вызову полицейских.
— Черт, черт тебя побери.
Себастьян схватил возницу за пиджак и стал стаскивать его вниз, пока его лицо не оказалось почти вровень с землей; ноги его зацепились за сиденье.
— Еще один необдуманный поступок, и я забью эту клячу, а тебя уложу в гроб раз и навсегда. Ты меня понял?
— Я вызову полицию.
— Когда я отделаю тебя, ты не сможешь даже позвать свою мамочку. Шваль! Слышал? Шваль! Фунт ему подавай. Гнусный доносчик. Нету в тебе ни капли благородства. И любви. Знаешь ли ты вообще, что такое любовь, негодяй? Я задушу тебя, если в тебе не появится хоть капля любви. Ну, валяй же, докажи мне, что тебе известно это чувство, а не то я тебя прикончу.
В уголках рта возницы проскользнула чуть заметная улыбка, но в глазах затаился смертельный ужас. Жанровая сценка на Вайнтэверн-стрит. Мэри вышла из кеба и стала разжимать пальцы, сомкнувшиеся на горле извозчика.
— Оставь его в покое! Что он тебе такого сделал? Заплати ему, и пусть уезжает с Богом.
— Заткнись.
— Ты — ужасный тип.
— Заткнись. Мы все пойдем выпить.
В виноватых глазах извозчика появился луч надежды. Себастьян все еще держал его за горло.
— Ты зайдешь с нами выпить?
— Ладно. Я зайду выпить.
— Я хочу домой.
— Мы больше не будем с ним ссориться, Мэри. Джентльмен выпьет вместе с нами. Мы все выпьем.
— Я хочу домой. Ты ужасный тип.
— Вовсе нет. Этот джентльмен понимает, что он попытался надуть меня. Я знаю сколько стоит извозчик до Вайнтэверн-стрит.
Извозчик старался не смотреть ему в глаза.
Себастьян подошел к железным воротам и позвонил в колокольчик. Подождал, а затем стал барабанить по воротам. Из темноты послышался тихий недоверчивый голос.
— Кто это там? Прекратите шуметь и отправляйтесь спать, здесь вам все равно нечего делать.
Себастьян заглянул сквозь прутья решетки.
— Мы путешественники с Запада. Мы всего на четверть часика. И к тому же мы друзья бородатого старика.
— Ну так и идите себе с Богом! Убирайтесь отсюда. Чего вы сюда ломитесь?
— Нас послал сюда бородатый старик. Друг мертвеца.
Голос послышался уже ближе.
— Должна взглянуть на тебя при свете. И замолчи наконец. И умереть спокойно не дадут. Ну-ка покажитесь. А кто эта женщина? Женщин сюда не пускают. Или что здесь, по-твоему, находится?
— Успокойся, успокойся, это белоснежка.
— Белоснежка, разрази меня гром! Нет, я этого здесь не потерплю, вы ведь уже бывали здесь раньше, тогда к чему весь этот шум? Следовало бы вести себя умнее. Заходите тихонько и выметайтесь поскорее!
— Ты славная женщина, а фигурка у тебя, как у тридцатилетней.
— Прекрати этот треп. Где бородач?
— В Маунуте. Он сказал, что выпивка здесь баснословно дорогая, а за пару-другую молитв он может получить ее бесплатно.
— Не богохульствуй, лучше взгляни на эти бочки. Ты шалопай, как и все остальные, и я уже устала от вас.
— Но, мадам, мадам…
— Не называй меня «мадам», я знаю чего ты добиваешься.
Они заходят все вместе. По дорожке. Через дверь. Через темный холл. В залитую желтым светом средневековую комнату.
Себастьян,
Ты — благословен.
И Себастьян —
Ты — правдивая песня.
И ночной трут,
И магазинчик уцененных поцелуев.
О, сядь верхом на меня
И нежно гладь и ласкай
Меня —
Господина любовное древо.
Официанточка Катрин проскальзывает в дверь с подносом, полным напитков. Приветствует Себастьяна стыдливой и в то же время лукавой улыбкой. Она голубоглазая, а коленки у нее чуть-чуть припухлые, как и свойственно кельтским женщинам. Кебмен вытирает рот рукавом и прикладывается к стакану. Мэри сидит спокойно, поправляет юбку и рассматривает Себастьяна.
— Правда, здесь приятно, Мэри?
— Да.
— И солодовый напиток просто прекрасный.
— Угу.
— Дождь все льет, как из ведра.
— В этом нет никакого сомнения.
Я думаю, что этот разговор, равно как и отношения с Мэри, ни к чему не приведет. Буду пытаться вызвать у нее жалость тем, что нахожусь вне церкви и милости Божьей. Может быть, мне удастся нащупать у нее слабинку. Я обладаю хваткой обитателя злачных мест. Мне многие это говорили, и я-то уж свое не упущу. Иллюзии нужно всячески лелеять. Я доберусь до тебя, Мэри. Точно так же, как до Мэрион. В старые добрые времена Мэрион слушалась меня беспрекословно. Вставала пораньше, чтобы приготовить чай. И тосты. Вот это была любовь. Но я убил ее. Ничто не длится вечно. Все меняется. И иногда размножается. Например, когда появляются дети.
Вошла хозяйка заведения.
— Это была последняя рюмка. Мне пора спать.
— Ну еще одну на посошок и одну за тебя. Мы ведь усталые путники.
— Ты что хочешь, чтобы меня арестовали?
— Выпьем, чтобы не бояться, что нас прикончат на большой дороге.
— Прекрати. Ну и тип же ты! Стоит тебе только сюда попасть, и я не могу от тебя отделаться. Так что по последней, Катрин, два виски, один джин да давай пошевеливайся. Теперь их не заставишь работать — только и думают, что о модной одежде и танцульках! В наши дни я бы шкуру спустила и с нее, и с ее дружков. Не хотят работать и все.
— Не знают своего места.
— А то я этого не понимаю. Деревенщина, а строят из себя дам из приличного общества. Нужно выбить из них эту дурь.
— Поймали бы их в вагоне первого класса…
— Им подобные должны ходить пешком и даже не помышлять о первом классе.
— Дисциплина. Больше дисциплины.
— Каждую ночь шляются с неграми. Плеткой их нужно учить!
— Придет день расплаты за эту леность. Мне это доподлинно известно.
— И причем скоро.
— Я искренне верю в торжество справедливости.
— Вот и хорошо.
— Прошу вас меня извинить, мне нужно выйти по малой нужде.
— С вас тринадцать шиллингов, шесть пенсов.
— С вами рассчитается мой кучер.
Себастьян на ощупь пробрался через холл и вышел во двор. Помочился куда попало. Возвращаясь обратно, он в темноте столкнулся с Катрин. Они крепко обнялись. Поднос с грохотом упал на пол. Неожиданно зажегся свет.
— Что здесь происходит? Я не позволю моим девушкам заниматься этими безобразиями. Катрин, грязная потаскуха, немедленно отпусти джентльмена!
— Ладно, ладно, не сердитесь. Мы с Катрин заблудились в холле.
— С меня уже довольно ваших штучек, Ромео! А ты убирайся на кухню. Шлюха.
