Он передал мне фонарик.
Мы с Мифом без приключений вернулись в столицу и направились в салон. Странный запах преследовал меня. Вот и здесь тоже. Что такое, подумал я.
— Мне кажется, звезде угрожает опасность, — сказал Миф. — Купцы в ателье говорят, что кто-то собрал счастливых старожилов.
— Но в городе все спокойно, — возразил я. Он ничего не понял из того, что видел в торговом центре. — Никто ни о чем не помышляет, кроме как о жирном зажаренном каплуне к ужину.
— Купцы всегда все узнают первыми. Кошелек им дороже, чем жизнь, — резонно заметил Миф.
Я поднес руки к лицу.
Это был запах духов Топ. Едва уловимый аромат. Искусственный, его невозможно спутать. И журнал ее. Это она его держала раскрытым на одной странице.
Из-за дверей доносился энергичный голос.
— Вам необходимо это надеть… почему вы так упрямитесь?
Судьи в причудливых шлемах скрестили кии. Я, с выразительностью немого, сунул им под нос печать. Кии, дрогнув, раздвинулись.
Я надавил на дверь, за которой старушечий голос с энтузиазмом упрашивал что-то примерить. При моем появлении женщина с торчащими в разные стороны волосами замолкла. Вид у жены Абсурда был настолько дикий, что я с тревогой посмотрел в сторону звезды. Но та ничего не замечала, застыв перед зеркалом.
Широко раскрывая глаза и слегка поводя головой, она в упор рассматривала свое отражение.
— Привет, — сказал я, усаживаясь.
— Нет-нет. — Она сделала вид, что не узнает меня.
Мы проделали весь церемониал утреннего приветствия. Абсурдиха держала наготове платье для Топ. Она была похожа на ведьму.
Мы обменивались казенными фразами, пока старуха не вышла. Топ была в странном платье, делавшем ее похожей на куклу.
Я с грубоватой шутливостью попытался привлечь ее к себе, но это оказалось непросто из-за выступов, как спицы у зонтика, придававших форму платью.
— Не дурачься, — сказала Топ. — Сейчас что-нибудь сломаешь. Бижутерия очень ценная.
— Починят, — заверил я её, умудряясь запечатлеть поцелуй на румяной надушенной щёчке. — Здесь такие мастера… Ты — моё сокровище.
— Мне было так тоскливо, — пожаловалась Топ. — Бренд стар, скотник глуп, а мне скучно. Мне часто становится страшно. А тебя рядом нет.
Я погладил её по плечу. Платье мешало даже стоять рядом.
— Так мы идём сегодня? — спросила Топ.
— Куда?
— Осматривать театр с реквизитом. Ты что, забыл?
В спальню вошёл Фат. Вернее, скотник.
— А, это вы! — Как истинный дипломат, он сразу нашёл нужный тон. — Давненько вас не было видно в салоне. — Он постукивал веником по руке. — Пренебрегаете своими обязанностями?
Я обнял Топ за талию.
— Свои обязанности мы знаем.
Топ усмехнулась, и я загрустил.
— Я тоже был в предместье, — сказал Фат. Он повсюду совал свой нос. Ему никто не препятствовал, не возражал в ответ на его самые нелепые указания. — Там замечательно. Эти разговоры о намечающемся бунте…
— Думаешь, слухи?
— О, разумеется. Имеются шайки пожарников, жгут костры на равнине.
— Зачем? — спросила Топ. — Жгут костры.
— Греются, — доходчиво пояснил Фат. — По ночам. Низменные инстинкты. Надо будет принять меры. Распустились, лицедеи.
В спальне показалась подруга Шедевра.
— Всё готово, — проворковала Роза нежнейшим голоском.
Топ вздохнула.
— Идёмте. Пик, ты обожди немного.
Настроение у меня испортилось окончательно.
Хлев был снова полон. Фат, как скотник, шел рядом со звездой. По мере продвижения звезды все склонялись в почтительном поклоне. Она заняла свое место рядом с брендом и прачкой.
Столы были накрыты. Кредо вдруг сумасбродно хлопнул в ладоши.
— Танцы! — гортанно провозгласил он.
Искусствовед по-свойски подмигнул мне. Он был с чувством юмора, в отличие от шута.
Все с разочарованием выстроились в две шеренги и повернулись друг к другу.
Кое-кто не сдержался и метнул в сторону Кредо гневный взгляд, не в силах обуздывать аппетит. Кредо это было все равно. Обычно взвинченный, он был мрачен. Не тянет виртуоз. Где его воображение? Охота не взбодрила его.
Очертания танцоров менялись, как в калейдоскопе. Взявшись за руки, они мозаично образовывали различные фигуры. Топ подходила к Мифу, и всякий раз он учтиво улыбался, брал ее за талию и кружился с ней. Я не подозревал, что Топ так любит танцевать.
Миф обращал на себя внимание. Пропорционально сложенный образчик, он легко передвигался по залу.
Некоторые пируэты были так сложны, что невольно наводили на мысль о какой-то другой задаче, помимо эстетической.
Топ вернулась на свое место. Ее глаза блестели. Она обернулась на меня раз, другой.
— А он красив, да? — Сказав это, она покраснела. Но за румянами это было почти незаметно.
— Он классно дерется, — сказал я.
— Да? — обрадовалась Топ.
Пышные костюмы обезличивали их обладателей. Сидя за столом, я увидел лица вблизи. Тугодум, привстав, стал разламывать истекающего соками ягненка.
Все вокруг неловко орудовали столовыми приборами. Аскет зажевал, чавкая, как боров.
Худощавого Вектора я принял сначала за неглупого человека, но меня здорово озадачила его манера пропускать все реплики мимо ушей.
Буйные ароматы исчезли. Такой щучий жор не требует никаких приправ для возбуждения вялого аппетита.
Аскет опережал всех, планомерно очищая свой участок, и куда он только мог дотянуться, а тянулось его естество во все стороны, налегая, как ледокол, брюхом на нетающий стол, сметая крошки, загребая кушанья, как ковшом, выказывая при этом чудеса гибкости, никогда не объедаясь при этом.
Это было ужасно. Где гости, где хозяева, не разобрать. Они действительно не были людьми. Но были настоящими. Они поглощали пищу с такой реальной жадностью, что мне пришлось глубоко задуматься. Так едят только предельно изголодавшиеся.
В гостях нужно соблюдать этикет. Как будто еды никогда не видели. И впрямь, как впервые. Настоящее должно радовать. Чем его больше, тем лучше.
Но почему зрелище пирующих кукол так угнетает? Ведь все по-честному. Точь-в-точь. Не точность, а сходство должно пугать. Все огибающее, мерцающее. А оно, наоборот, вызывает одобрение — в искусстве и в жизни.
Знакомое, свое. Зачем искать другой путь?
Преодолевать сопротивление среды — так замечательно. Слиться со стихией. Если ты все одолеешь, это настоящее будет принадлежать тебе. В действительности.
А если нет?
Топ, благосклонно улыбаясь, знаком пригласила Мифа. Он, который незамедлительно откликался до этого, подсел, будто нехотя.
— Какое общество! — сказал он мне тихо.
Пламя камина отбрасывало на мрачные стены уродливые тени.
Аскет громко икнул.
Я немного опьянел. На меня смотрел Абсурд. Пастух Абсурд. Он прикатил со своего пастбища.
— Что за торжество… — сказал он. — Да это тот самый кумир!
Сам бренд, вскинувшись, посмотрел на меня.
— Но, но, — сказал я.
— Что это значит, пастух? — холодно сказала звезда. — Пикет — мой кучер.
— Пикет? — сказал пастух. — Я обознался.
Я криво ухмыльнулся. Абсурд сватался к самой Дар.
— Как здоровье пастушки? — спросил я.
Абсурд не возмутился, как ему полагалось. Он задумчиво смотрел на меня. Я, хлебнув хорошенько из кубка, вероятно, наговорил бы ему всякого, но тут заметил, что бренда нет на месте.
Вельможный Абсурд уже не обращал на меня никакого внимания. Он стал обладателем обширных владений, закрепленных печатью Офиса. Огреб, называется. Официально. Что может быть мерилом в искусственной стране?
Вот его блистательная, высшая цель. Метод дорожил своим достоянием здесь, на чужбине, и решительно ни с кем больше не вступал в пустопорожние разговоры.
Завладев, по сути, куском бывшей помойки, метод стал скрытен и дальновиден. Стал заботиться, как упырь, о своем здоровье, бросил курить.
Ловко Шедевр его обманул. А если метод, в самом деле, хороший? Если плохой человек совершает хорошие поступки, не все ли равно?
