— Пси-взрыв — это круто… Еще бы знать, что его повлекло… Ты часом не в курсе?
— Откуда ж мне знать, — пожал плечами Григорий. — Мне и самому не терпится узнать, кто и зачем устроил здесь весь этот беспорядок.
Михаил криво усмехнулся.
— Как думаешь, — сказал он, — этот самый пси-фон может восстановиться, стать опять тихим?
— Теоретически, думаю да, хотя это мое мнение. Я ж говорю, что ни разу не экспериментатор, и совсем не подкован в подобных вопросах.
— Хорошо, тогда сделай предположение, что же здесь могло так шарахнуть?
Мезенцев развел руками:
— Я почем знаю…
— Слушай, а я вообще не в курсе всей этой паранормальной чепухи. Ты хотя бы телепатией владеешь, экстрасенсорикой там всякой и прочим набором ненормальных человеческих качеств, так сделай хотя бы предположение. Не может быть, чтобы в твоей голове не возникла пара замечательных идей.
Мезенцев грустно вздохнул.
— Бредовые принимаются?
— Ну а как же, — расплылся в довольной улыбке Кондратьев. — Только такие и в оборот берем.
— Лады, но предупреждаю, версии, которая однозначно бы лидировала среди всех остальных, у меня нет.
— Давай какие есть.
— Хорошо. В общем, если где-то поблизости рвануло нечто, приведшее пси-фон в такое штормовое состояние, нужно однозначно отыскать это место. Я, честно признаюсь, не представляю, что такое вообще пси-поле и с чем его едят. Говорю же, у меня нет теоретической базы, все, что я умею, это использовать заложенный во мне кем-то потенциал. Если бы я больше знал об окружающем меня мире, было бы проще понять, где искать, а так…
— Ближе к делу.
— Да, конечно. Итак, если рассматривать тот факт, что пси-поле существует всегда, а не появляется под воздействием неведомых катаклизмов, то можно предположить некую катастрофу, я склоняюсь к техногенному ее характеру, в результате которой поле было чрезвычайно сильно возмущено. Ближайший аналог — камень, брошенный в пруд при полном затишье воды. Ураган, цунами на море и все в этом духе. Смысл понятен?
— Да, я не тупой. Гладь воды — суть пси-поле. Ее что-то поколебало и вместо ровного гладкого зеркала воды, то есть его пси-аналога, мы получили обилие волн. Принцип понятен, не ясно лишь, почему ты склонен считать такую катастрофу техногенной, а не естественного происхождения?
Мезенцев скорчил такую рожу, будто его спросили очевиднейшие вещи.
— Вообще-то, это проистекает из элементарной логики. Природные катастрофы куда менее разнообразны, чем техногенные. Только человек постоянно что-то изобретает, проводит эксперименты во всех областях науки, пытается познать, понять окружающий его мир. На пути познания строятся теории, которые обязаны подкрепляться практическими исследованиями. Наука, как ты понимаешь, многогранна, и экспериментов в ней можно провести невообразимое количество, так что шансов создать некое чудо-юдо, которое в итоге бахнет и всколыхнет пси-фон, у человека больше, нежели у природы.
Кондратьев вынужден был признать правоту друга и поругать себя за то, что сам не додумался до такого очевидного ответа.
— Хорошо, с этим все понятно, ну а вторая твоя версия какова?
— Со второй сложнее, — погрустнел Мезенцев. — Дело в том, что если пси-поле в природе не существует, то в результате некоторого происшествия, это поле появилось, причем сразу во взбаламученном состоянии.
— Под некоторым происшествием ты, очевидно, понимаешь всю ту же техногенную катастрофу?
— Скорее всего, да…, однако, сложность здесь не в этом. В конце концов, мало ли что там могли наизобретать высокоинтеллектуальные мозги в белых халатах. Проблема в том, что в этом случае нечто, приведшее к катастрофе, куда опасней того, что могло к ней привести в пером варианте.
— С чего ты взял?
— Рассуждаю логически, хотя здесь логика, признаться, сложнее и не столь очевидна как в первом случае. Если в первом варианте нечто вызвало столь мощные колебания пси-поля, то во втором, это нечто, то есть другое нечто, создало поле на пустом месте. Понимаешь разницу? Испоганить что-то куда проще, чем создать заново, с нуля. Это совсем другой порядок возможностей.
Михаил опять завис, обдумывая и анализируя услышанное. Мезенцев, даже не пытаясь его читать, понял, что старшему товарищу далеко не все ясно из сказанного.
— Вопросы? — деликатно поинтересовался Григорий, чувствуя, что таковых у Кондратьева имеется множество.
Как выяснилось секундой спустя, он оказался прав. Не то чтобы Михаила прорвало, но он честно пытался разобраться в проблеме, поэтому спрашивал и спрашивал.
— Вот не понятно мне, если честно, как вообще может существовать твой второй вариант.
— Что именно тебе не понятно?
— Да все. Если пси-поля нет, то как же ты можешь читать мысли, видеть ауру, заниматься интровидением и прочим подобным в других местах? Если б поля не существовало, как бы ты это проделывал?
Мезенцев не стушевался и ответил сразу:
— Все дело в том, что любое поле должно иметь носитель. Чтобы поле проявилось, необходим возбудитель, и кто тебе сказал, что на его роль я не подхожу?
Михаил с удивлением уставился на Григория, словно видел того в первый раз.
Меж тем молодой человек продолжил объяснять:
— Из всего того богатого арсенала умений, что имеется в моем распоряжении, далеко не все способности связаны с пси-манипуляциями. Видение ауры, как мне кажется, имеет под собой иные физические основы. Телепатию при желании тоже можно объяснить без введения в теорию всяких там пси-полей. Другое дело психокинез, пирокинез. Там да, там без чего-то особенного не обойтись. Интровидение и пространственное экстрасенсорное сканирование, по моим ощущениям, также должны быть завязаны на особом виде поля с приставкой пси.
— Ты обладаешь психокинезом? — неподдельно удивился Кондратьев.
— Нет, конечно, просто говорю о том, о чем догадываюсь. Настолько глубоко мои способности не распространяются.
Михаил, казалось, ничуть не расстроился услышанному, продолжил свой расспрос:
— Скажи, а что, по-твоему, происходит, когда ты начинаешь это самое интровидение или сканирование? Каков вообще механизм действия?
— Вопрос не по адресу, я же говорил. Какая тебе разница, что думаю по этому поводу я? Есть ученые, которые занимаются подобными вещами, я лишь могу догадываться в силу своего образования.
— Вот твои догадки меня чрезвычайно интересуют, — заулыбался Михаил.
Григорий покачал головой. Командир был неисправим.
— В случае со санированием я начинаю генерировать некое поле, что ощущается мной как расширение сферы собственных чувств. Понимаешь, вот ты способен чувствовать свое состояние, оценивать в какой ты форме находишься в тот или иной момент времени, что у тебя болит, а что нет и так далее. Это все — сфера чувств. Сюда же, кстати сказать, надобно включить и ощущение окружающего пространства, поскольку твои чувства направлены даже больше не вовнутрь тебя самого, а во вне. Так вот, при расширении сферы чувств ты словно сам увеличиваешься в размерах, ты начинаешь воспринимать весь окружающий мир сквозь себя… Короче, не знаю, как тебе объяснить более понятно. В таком состоянии я словно вижу пространство одновременно с нескольких точек и из каждого элементарного объема самого пространства.
