— Мужчина! Я к вам обращаюсь! — Голос женщины поднялся до визга. — Как не стыдно, а еще в костюме…
— На твое дело, — серьезно ответил мужик, не обращая никакого внимания на скандалящую женщину. — Разве ты не творишь его так же, как и я, в окружении непонимания, раздражения, зависти… иногда даже ненависти.
Виктор непонимающе уставился на странного человека. Он был совершенно не готов рассуждать на философские темы здесь, в подземном переходе метро, в утренний час пик.
— Разве этим определяется место и время? А не готовностью человека к тому, чтобы задуматься над собственной жизнью? — усмехнулся тот, каким-то образом угадав его мысли. — Один мой знакомый вообще жил в бочке. И это нисколько ему не мешало заниматься подобными размышлениями. Потому что, когда ты действительно к этому готов, совершенно все равно, где этим заниматься.
— Какая наглость! — снова взвился голос. Но теперь и Виктор не обращал на него внимания. Он вообще выключился из всего окружающего, уставив взгляд на вазу, стоящую на гончарном круге, и напряженно размышляя над всем, что ему сказал этот странный мужик. А тот внезапно вскочил на ноги и, сняв готовую вазу с круга, кивнул Виктору и двинулся вверх по лестнице эскалатора. А Виктор вдруг жгуче почувствовал, что ему непременно надо продолжить этот разговор. Он уже давно сам размышлял над чем-то таким, пытался разобраться, действительно ли торговля колбасой — это именно то, чем он хочет заниматься в жизни. Или надо бросить все и заняться чем-нибудь еще. Либо, может быть, всем этим надо заниматься как-то по-другому…
Мужик уезжал наверх, и Виктор рванулся было следом, но внезапно ему в рукав вцепились пухлые женские пальцы.
— Мужчина, будете свидетелем… так вот, товарищ сержант, прямо здесь и сидел. Проходу мешал. Хулиганил, в общем!..
Мужика Виктор догнал только на платформе Филевской линии. Тот стоял у края и рассматривал вазу, которая за то время, пока Виктор отбрыкивался от тетки и бежал вверх по эскалатору, из блестяще-коричневой, цвета мокрой глины, превратилась в ноздревато-бежевую, как будто мужик успел ее обжечь. Когда Виктор, запыхавшись, подлетел к нему, мужик обернулся и внезапно спросил:
— Ты знаешь, что на самом деле означает слово «профессия»?
Виктор сглотнул от неожиданности. Это-то к чему? Мужик улыбнулся и, понимающе качнув головой, заговорил:
— Впервые определение того, что такое профессия, дали иезуиты. Среди них, знаешь ли, было много умнейших людей. И они действительно свято веровали. Но у них была проблема. С одной стороны, они были монахами, а с другой — им приходилось совершать поступки, которые шли вразрез с общепринятыми монашескими канонами, а иногда даже напрямую противоречили им. Например, пропускать время молитвы или даже жениться. И это часто ломало их гораздо сильнее, чем все иные невзгоды. И тогда они совершили такое действие — они привнесли в идею абсолютного служения Господу нашему возможность делать это нерелигиозным, неканоническим путем. И именно это они определили как professio. — Мужчина улыбнулся и, внезапно заглянув в глаза Виктору, спросил:
— А ты чем занимаешься в этой жизни?
— Я… — Виктор растерянно пожал плечами. А что отвечать-то? Колбасой торгую?
Мужик усмехнулся:
— А что, разве это недостойное занятие? Если, конечно, верно им заниматься. В жизни вообще нет недостойных занятий, если ими, конечно, заниматься верно. Хотя те же иезуиты считали, что настоящими professio для не иезуита могут быть только военное дело, архитектура, врачевание и дипломатия. Но ведь если понять и принять принцип, то что мешает превратить в professio любое другое занятие?
— Ну… я пытаюсь, — сглотнул Виктор, — учебники читаю, на заочный вот поступил…
— Я не об этом, — мягко уточнил мужик. Виктор потерянно замолчал. Мужик покачал головой:
— Ну, на самом деле ты делаешь не так уж и мало. Благодаря, в первую очередь, твоим заботам несколько десятков человек могут вполне сносно существовать, растить детей, обихаживать стареньких родителей. Это неплохо. Но тем же самым занимаются, например, и семейства диких лосей, косяки птиц или волчьи стаи.
А что именно из того, чем ты занимаешься, дает тебе право именовать себя человеком?
В этот момент к платформе, грохоча, подошел поезд метро. Мужик мягко улыбнулся и, кивнув Виктору на прощание, шагнул в открывшиеся двери. Двери закрылись, поезд тронулся. Виктор проводил его долгим взглядом… как вдруг над ухом послышался удивленный возглас Соньки:
— Папа! А ты что, здесь спал?
Виктор ошарашенно вскинулся. О господи! Сонька стояла напротив него и, улыбаясь, терла кулачком глаз. А он сидел в своем кресле перед приглушенно работающим телевизором, и у него на коленях валялся раскрытый учебник. Виктор ошалело потряс головой и шумно вздохнул. Ну и сон. Он покосился на часы. Надежда Степановна должна прийти минут через двадцать пять. Виктор встал, чмокнул Соньку, сказал ей:
— Беги умываться. — И пошел на кухню готовить завтрак. Слава богу, с этим проблем не было. Сонька всегда ела плохо, но неделю назад Виктор купил новомодную штучку под названием тостер, от которой Сонька пришла в восторг и заявила, что уж тостами-то она будет питаться за милую душу. И пока держала свое слово.
Странный сон не исчез из памяти, а как бы потускнел и отошел в сторону, заслоненный повседневными мелкими утренними заботами, словно дожидаясь времени, когда обо всем увиденном и услышанном можно будет поразмышлять основательно. Виктор слышал, что очень часто подобные сны являются результатом длительных размышлений над какими-то проблемами, когда освобождающееся во сне подсознание выдает свои собственные, только «переформатированные» им размышления как некие откровения. В то же время он был совершенно уверен, что никогда не слышал о том, что определение профессии было дано иезуитами…
Потом они пили с Сонькой чай. Та вся перемазалась конфитюром, которым щедро намазала тост, и с шумом прихлебывала из чашки, морщась оттого, что чай был горячий. Виктор пожурил девочку:
— Не хлюпай громко.
Сонька подняла на него измазанное личико и улыбнулась:
— А Надежда Степановна говорит — не тяни, как бык из лужи. Только какой же я бык? Я эта… коровка, — рассудительно заметила она и вновь впилась зубами в тост. Виктор тихонько рассмеялся. Сонька заглотнула лихо откушенный немаленький кусок тоста, запила его чаем и, подняв на него глаза, внезапно спросила:
— Папа, а к тебе Снюсь приходил?
— Кто? — не понял Виктор.
— Ну, Снюсь… это такой добрый человечек, который снится. Он ко всем приходит, но не всегда.
