Все это я узнал, когда мы сидели в кают-компании базы и Юджин с Митей отпаивали меня какой-то пахучей жидкостью. Гадость была невероятная, но действовала безотказно. Скоро я чувствовал себя измотанным, но достаточно спокойным.
Митя еще раз сказал, что все обойдется.
— Но почему он до сих пор без сознания?
— Да просто спит! В него же то и дело всякие снадобья вгоняют… Вот сделаем еще одно переливание крови и будем приводить парня в чувство. Жаль только, что кровь искусственная. От живого донора — это было бы лучше.
— Так возьмите у меня! Я не похудею!
— А в самом деле! — Митя хлопнул себя по лбу. — Как я раньше-то… Давай, только анализ сделаю, годится ли твоя группа…
— Митя, ты откуда упал? Что значит — годится ли? Его кровь — моя кровь! Уж более одинаковой не может быть ни у кого!
Митя опять огрел себя по лбу. Засмеялся:
— В самом деле! Все забываю… Но, знаешь, закон есть закон, я обязан проверить все равно. Железное правило… Не бойся, это не больно.
— Дурень, — вздохнул я.
Митя принес белый чемоданчик, безобидно кольнул мне палец, удалился куда-то, а через четверть часа явился взъерошенный и озабоченный.
— Ну, Пит! Под монастырь меня хотел, да?
— Что с тобой?
— У тебя третья группа, у него вторая! И резусы разные! Я вскочил:
— Не может такого быть!
— Значит, может, — отозвался Горский официально. — Прибор никогда не врет.
Я сел и обалдело замолчал.
Разная кровь. По-че-му? И… плохо это или хорошо? Значит, Петька не дубль, не слепок, не близнец?
— Ничего не могу понять…
— Ты только это не можешь понять? — спросил Юджин язвительно. — Иди-ка поспи…
И я лег на диван и уснул. Но успел подумать: «Кто же ты, Петька?»
2
Петьку привели в чувство на следующий день. Без утайки рассказали ему, что случилось. Петька не испугался. Слабо улыбнулся:
— Вот приключение…
Меня даже злость взяла: «Приключение! Дурья башка. Все бы тебе играть…»
Кстати, стрелявшего быстро нашли. Оказалось — подонок, наркоман, пошел на это дело за несколько порций порошка.
Признался, что подговорил его тип, похожий на Полоза.
О Полозе по линии Международной полицейской службы ушли в Старотополь всякие телеграммы и предписания. Об этом Петьке тоже сообщили: не бойся, мол, теперь этого гада точно найдут.
А Петька и не боялся. Его интересовало другое:
— А где Кыс?
В прежние времена такое было бы невозможно (помнил я о неумолимых медиках), но сейчас Кыса полили каким-то антисептиком и пустили к Петьке в отдельную палату. Надо было видеть эту трогательную встречу!
Впрочем, и меня Петька удостоил своим вниманием. Не меньше, чем Кыса. Я часами сидел на его кровати, и мы разговаривали.
Я, ничего не скрывая, поведал о дуэли. Эта история Петьку восхитила.
— А ты научишь меня темпоральной коррекции? — Этому учатся не один год. Ты сперва хотя бы поднимись с постели.
— Я бы давно поднялся, да не велят. Говорят, еще одно переливание надо… А правда у нас группы крови разные?
— Увы…
— Почему — увы? Наоборот — ура! Значит, я полностью настоящий!
— А до сих пор ты сомневался, балда? Он подышал тихонько и признался:
— Маленько…
— Бестолковое ты создание…
— Ну и пусть… — Он завозился, придвинулся ко мне, ухватил за локоть. — Это ничего, что группы разные. Так даже у отца с сыном бывает, мне Митя говорил. Теперь я тебя еще больше люблю…
Я замигал и стал смотреть в окно. Как это Ефрем Георгиевич тогда высказался насчет сентиментальности-то?
Я рассказал Петьке, что памятник восстановили. В прежнем виде. И что бумажный кораблик я там оставил. Он прошептал:
— Потом еще съездим, ладно? Только в дуэли больше не ввязывайся. Хоть и коррекция, а лучше не надо…
— Постараюсь.
Приходила Карина. Приносила всякие фрукты и яства. Петька старательно благодарил, обещал все это съесть, но потом почти не притрагивался.
— Лопай, — говорил я. — Вон какой тощий.
— Ага, «лопай»! И потом стану такой, как ты!
— Не станешь, не бойся.
— Не бойся! Ты вот не боялся и стал. А мы ведь все-таки похожие, хотя и разные группы крови.
— Я стал таким, потому что не следил за собой…
— А почему не следил?
— Я же объяснял тебе! Была масса работы. Не до режима было и не до диеты!
— У меня тоже будет масса работы. Такой же. Потому что я буду тоже… туннельщиком…
— Ты это точно решил?
— Куда точнее… К тому времени, как вырасту, Конус дойдет до звезды, и я там буду все исследовать. А потом — дальше.
— Ладно, давай. Значит, продолжишь мою работу. По наследству.
— Пит…
— Что, Петушок?
— Пит, а ты… почему не стал продолжать?
— Петька, я же тебе сто раз растолковывал! Свое дело я сделал! У каждого была своя задача. Моя — решена. Дальше — дело других.
— И тебе ни капельки не хочется… снова туда? Узнать, что там будет?
— Если доживу, и так узнаю… А быть активным участником — меня на это уже не хватит. Чего хорошего, если я помру на «Игле», не дождавшись конца?
— Я вот тебе помру!
— Тогда не копай мне душу немытым пальцем… Думаешь, все так просто? Не очень-то легко было уходить с корабля…
Это и правда было нелегко. И мысль, что финала я могу не увидеть, конечно, не радовала. Но на Землю тоже хотелось отчаянно… И, кроме того, все было расписано. Программа.
— На «Игле» жесткий режим жизнеобеспечения. Сейчас он рассчитан только на двоих…
— Ты будто оправдываешься. А я ведь просто так спросил.
— Чего это мне оправдываться? Петух ты общипанный… Скоро Петьке разрешили вставать. Но ненадолго. Чаще он лежал. Читал что-нибудь или смотрел стереомультики — экран был у него в ногах, над спинкой кровати.
Ноги у Петьки всегда были укрыты поверх одеяла нашей знаменитой курткой. На куртке часто лежал Кыс. Иногда он принюхивался и лапой трогал место, где был вшит датчик.
Петька однажды спросил:
— Такие датчики есть у всех туннельщиков?
— Не только у них. У каждого, кто на опасной работе.
— А в твоей нынешней куртке есть?
— Мне зачем? Я пенсионер. — А если… опять? Полоз…
— Полоза, Петенька, взяли. Тепленького. В нашем родном Старотополе. Неделю назад. Пришла информация по спецсвязи. Сидит сейчас в особом заведении на Щучьем острове, есть такое уютное место посреди нового водохранилища. Грехов на нем, на Полозе, столько, что сидеть ему до конца дней…
