Я пересказала то, что рассказал мне Мартини.
— Так что, — закончила я, — они подверглись преследованиям из-за своих религиозных убеждений и, так как они с ними родились, получается, что это преследование, основанное на том, кто они есть.
— Это, несомненно, плохо, но все же… — папа, вроде бы, сочувствовал, но до сих пор делал вид, что не убежден.
— Они… вроде как космические евреи, — отчаянно простонала я и увидела, как мама в отчаянии закрыла лицо руками.
Но это сработало. Папины глаза вылезли на лоб.
— Думаешь, они едят кошерную пищу?
— Сол!
— Просто спросил.
— Сол, ради Бога, никто здесь не соблюдает кашрут!
— И он прошел обрезание? — это уже мне с общим научным интересом. Папа почти засиял почти каждой порой.
— Папа!
— Ну, так да?
— Да, потому что это помогает нам соответствовать обществу людей, — сказал Мартини.
Я подняла голову и увидела его, прислонившегося к двери. Он уже облачился в стандартный костюм от Армани, но теперь я знала, что находится по ней. В костюме он выглядел великолепно, но мне хотелось сорвать их. Правда, не перед родителями.
— Так что вы хотите узнать про мои отношения с вашей дочерью? Я уже поделился своими намерениями с вашей любимой женой.
— И чем же ты с ней поделился? — поинтересовался папа.
Я вздрогнула в ожидании ответа Мартини и папиной на него реакции.
— Я хочу на ней жениться и завести много детей. Да, и я захотел этого с первой минуты, как увидел ее.
Папа выглядел настолько довольным, что я вдруг задумалась, нет ли здесь какого подвоха.
— О, это прекрасно. Обвенчаетесь в церкви?
— Не совсем, — Мартини покачал головой. — Мы все исповедуем нашу религию, хотя, — быстро добавил он, — с иудео-христианской религией они похожи.
— В тонкостях мы разберемся позже, — мама поднялась с дивана. — Думаю, сейчас у Китти есть более актуальные проблемы.
— Согласен, — кивнул Мартини. — Готова отправиться в столовую и на поиски Пола?
— Абсолютно, — вскочила я.
— О, мне нужно обмолвиться с Китти парой слов, — сказала мама. — Почему бы тебе не проводить в столовую Сола, Джефф? Кристофер мне ее уже показывал, так что я смогу отвести туда Китти.
Мартини подозрительно посмотрел на маму и кивнул.
— Звучит хорошо, — потом посмотрел на меня и добавил: — Увидимся через пару минут.
После чего вместе с папой вышел из комнаты. Я могла сказать, что он чем-то обеспокоен, потому что обеспокоена была я, а он чувствовал мое настроение.
Как только мужчины ушли, мама закрыла дверь, развернулась и скрестила руки на груди.
— Не хочешь объяснить, почему ты не слушаешь меня?
Я плюхнулась обратно на диван. Похоже, в ближайшие пару минут мы из комнаты не выйдем.
— Я не говорила, что выхожу за него замуж. Мартини лишь повторил папе то, что говорил тебе.
Мама вхдохнула.
— У тебя было время, чтобы подумать, что происходит между тобой и Кристофером?
— Нет. Слушай, мы можем обменяться друг с другом парой предложений, не ругаясь. Я рада, что ты считаешь его замечательным, но оглянись вокруг. Я уверена на девяносто девять процентов, что ничего хорошего из этого не выйдет.
— Хорошо, — мама присела рядом, — я не собираюсь настаивать, хотя скажу честно — я обескуражена твоим выбором. Думаю, ты подсознательно берешь то, что у нас с отцом отсутствует, так что я согласна выслушать все, чтобы понять, что происходит на самом деле. Уверена, от этого будет зависеть наша жизнь.
Она обняла меня за плечи.
— Я знаю, ты думаешь, что я не люблю Джеффа, и веришь, что его внутренний мир намного больше, чем он нам показывает. Я права?
Я кивнула.
— Он пришел, чтобы позаботиться обо мне, мама. Я была сильно напугана… — я должна была остановиться, чтобы забыть, иначе ночной кошмар снова захватит меня. — И ты сама знаешь, что он сразу привлек меня, как только я его увидела.
— Кого бы он не привлек? — засмеялась мама.
— Ну, к примеру, твоих новых подруг до гроба, — я рассказала ей о Клаудии и Лоррейн. — Странно это. Я думала, что центаврийцам должно быть лучше здесь, но они ищут человеческих мужчин и женщин, которым смогут понравиться. А женщины вовсе хотят наших гениев, независимо от их внешности, так что мужчинам здесь нечего делать, иначе они чувствуют себя привлекательными кретинами.
— У них довольно строгие правила в вопросе человеческо-инопланетного брака, — тихо сказала мама. — Кристофер мне об этом рассказал. Это одна из причин, почему он расстроился из-за Джеффа — вероятность, что вам будет позволено жениться, весьма мала.
Я не рассматривала всерьез вопрос о вступлении в брак с Мартини, пока мама не сказала, что никто не позволит нам этого сделать. Тогда внутри восстала та моя часть, что двадцать лет назад читала Бетти Фридан и расклеивала по стенам своей комнаты плакаты с Сьюзен Б. Энтони.
— Это наш выбор, а не чей-то.
— У евреев с этим вопросом все намного серьезнее, чем ты думаешь, — терпеливо сказала мама. — А у таких ортодоксальных космических евреев еще сложнее.
— Я в курсе, что у вас с папой были проблемы перед свадьбой…
— И только тот факт, что я работала на Моссад и спасла ему жизнь, позволила его родителям принять меня. Твой отец, его братья и сестры восстали против строгого мировоззрения родителей, но у них была поддержка остального мира. У центаврицев этого нет. К примеру, Джефф не может обратиться для медицинской помощи ни к кому, кроме своих же центаврийцев, если он не хочет стать подопытной игрушкой для людей. По той же причине ты не сможешь водить своих детей в школу. При первом же обязательном медицинском обследовании обнаружится, что в их генах есть что-то другое, и твои дети для земных ученых навсегда станут теми же подопытными кроликами.
Я глубоко вздохнула.
— Я не готова к женитьбе, так что, в любом случае, это глупый разговор.
— Ты должна знать, что может получиться. Я не рассчитывала выйти замуж за твоего отца. Это просто случилось. Любовь. Настоящая любовь, а не похоть.
— Я хочу Мартини, — призналась я. — Только пока не знаю, люблю ли я его.
Я вспомнила вспышки боли, которым была свидетелем, вспомнила, каким потерянным и одиноким он выглядел, когда рассказывал о родном мире, который он никогда не увидит.
— Я хочу заботиться о нем.
— Я понимаю, это из-за того, что он заботится о тебе. Это хорошо. Просто знай, что он не единственный, — мама встала. — Нам пора идти. Уверена, после весьма бурной ночи, ты проголодалась.
— Кто сказал? — я тоже поднялась и надеялась, что выгляжу праведно невиновной.
