А может, он все придумал, и за ответом Джироламо ничего не скрывается?
– Однако речь о тебе, а не обо мне. Чего ты вовсе не желаешь. После всего, что сделал, ты разочарован?
«Лучше часть правды, чем сплошная ложь».
– Вернее, я могу повторить – не уверен. Еще вернее – я потерял уверенность. И виной этому – люди, эти твои люди. Чем больше я их узнаю, тем быстрее теряю надежду на достижение моей и твоей цели. Удовлетворенность минутным, неумение думать, допускаю – постоянный голод желудка и плоти не дали им возможности выучиться. Но тогда зачем эта жадность – жалкая жадность? Никто не соизмеряет силу своих желаний с возможностью их осуществления. Все с готовностью судят других, и никто – себя. И эта вера – во что? Если бы в Бога! В бред, в ничто! И с этими людьми ты собираешься достичь свободы? Бессмыслица!
И опять он говорил легко, без усилий, повинуясь необъяснимой силе – силе своей новорожденной ненависти.
На Джироламо эта речь, казалось, не произвела особого впечатления.
– Да, люди таковы, – с такой же легкостью согласился он. – Но ведь, кроме людей, никого нет. – И, короткой своей фразой, сведя на нет инициативу Дирксена, продолжал: – Вот что мне интересно – ты сказал «вера в ничто». Объясни.
– Может быть, я не совсем точно выразился, хотя… Ну взгляни на вещи трезво. Разве для жителей колонии ты – реальный человек? Ты выдумка! Вокруг тебя наросло столько легенд, что они уже перестали нуждаться в основаниях! Я бы не удивился, если бы в конце концов обнаружилось, что тебя и вовсе нет.
– Ты прав в одном – легенд много, и в них верят. Но это тот случай, когда они выросли из чего-то. Была потребность в толчке, в опоре… Не миф для человека, а человек для мифа… А вообще-то, – он встрепенулся, – это верно. Если бы Джироламо не было, его бы следовало выдумать.
Эта богохульная шутка наводила на мысль, что он вовсе не так малообразован, как представляется. Или он вообще все время лжет, морочит голову?
– И ты думаешь, что выдумка поможет против настоящего произвола? Игры против полиции? Безумные выходки против армии? Они, возможно, не так отважны, не так хитры, не так остроумны, как ты. Им это и не нужно. Их сила – в неизменности. Бейся, уничтожай главных из них, и что же? Все неизменно. Будет другой Джироламо, будет и другой Армин. Какая разница?
– Разница в том, что Арминов назначают приказом, а Джироламо приходят сами. Поэтому у разрушителей всегда будет преимущество перед охранителями…
И вновь сердце Дирксена сжалось от страха. Каким образом Джироламо удается проникать в его сознание? Или… он просто хорошо знает Армина и его манеру выражаться?
Джироламо, кажется, вдруг потерял интерес к предмету разговора. Посмотрел в окно. Слепящий свет исчез, солнце перевалило на вторую половину дня. Потом оно станет багрово-алым, а потом уйдет совсем.
– Ты иногда говоришь так, будто шел воевать с нами, а не наоборот. Пусть. Меня это не смущает. Оставайся. Мы говорим об одном и том же. И видим одни и те же вещи. Трезвым взглядом. Только с разных сторон.
Выбравшись из дома, он медленно прошел по двору и вышел за ворота – впервые за неделю. Никто не следил за ним. И, как в первый раз, увидел пространство за пределами фермы: изломы гор, провалы и бугры, темнеющее небо. Виноградник, нависая над домом, сползал по склону. Внизу, в лощине, лошадь бродила по сохранившейся здесь, в тени, траве. И у ног – тропинка, уводящая куда? Уводящая… Легче всего – уйти. И выстрел в спину… Он резко обернулся. Нет. Никого. Опять – легче?
Он стоял – один, посреди этих гор, в которых он раньше замечал только опознавательные приметы, а сейчас он их увидел, просто увидел, и ему было страшно в этом чужом и непонятном месте. Как он сюда попал? И зачем? Он дрался, хитрил, догонял – и чего добился? Только одного – нашел Джироламо. Потерял же гораздо больше – уверенность, волю, способность принимать решения. Да и нашел ли он Джироламо? Найти – значит понять. А он даже не мог определить, говорил ли Джироламо с ним искренне или притворялся.
А легкость, с какой Джироламо угадывает мысли собеседника, – что это такое: всеведение пророка, расчет, логика или просто звериное чутье?
Итак, он не нашел Джироламо и потерял себя.
День уходил, тени гор заполняли долину. Тропа манила вниз. Но Джироламо велел ему остаться… Он вернулся во двор, почти налетел на Логана, который с засученными рукавами нес бадью с водой. Логан внимательно взглянул Дирксену в лицо.
– Ты не болен?
– Нет, – и отодвинулся, чтобы избежать дальнейших расспросов.
Однако Логан, пожав плечами, отошел. Здесь никто ни у кого над душой не стоял. И Дирксен остался один со своим отчаянием, черным отчаянием. Так это теперь называлось.
В прежние времена он бы объяснил свое состояние тем, что двое суток не спал. Но он больше ничего не объяснял. Мысль о том, что он, разумный просвещенный человек, вопреки всем усилиям превращается в пешку, была непереносима. И, беспомощный перед этим чужим и неопределенным, которое грозило смести все, чем он жил до сих пор, Дирксен бесплодно бродил, не сознавая, где он.
Очнулся он во дворе. Стояла ночь. Все окна были темны, кроме одного – можно не спрашивать, чьего. Оно ровно светилось. Дирксен невольно отступил назад, чтобы его не заметили.
Фигура Джироламо у стола выступила еще четче. «И вот так все время, – подумал Дирксен. – Он на свету, я в тени». И внезапно все страшное и бесформенное, что мучило и унижало его, обрело облик сидевшего за столом человека. За столом сидел враг. Дирксен почувствовал, как внутренняя расслабленность исчезает, уступая место некоему решению, еще не осознанному. Пока он знал – оставаться рядом с этим человеком он больше не может, иначе погибнет. Не может он и бежать – следует исполнить свой долг. Значит, чтобы избежать гибели и позора, нужно защищаться. Любой ценой. Да нет. Все гораздо проще. Просто – защитить себя.
Он оглянулся. Ворота полуоткрыты – вызывающе. И лошадь, бродящая в лощине… Его взгляд снова вернулся к окну. Белые листы на столе – он так и не узнал, что там написано, кроме «свободных людей». И этого тоже не узнал… Вечная спокойная улыбка на лице пишущего. Улыбка бесчувственного торжества. Так я заставлю тебя почувствовать! И еще обрывки чьих-то слов… «Он плохо кончит… там, где замешаны чувства…»
Прежде чем Дирксен захотел вытащить пистолет из-за пояса, он обнаружил, что уже держит его в руке.
Джироламо поставил точку в конце фразы. Отложил перо, несколько раз сжал пальцы в кулак. Потом встал, подошел к окну и остановился, глядя в темноту.
В этот миг Дирксен выстрелил. И тут же бросился к воротам. Однако он успел заметить, как упал Джироламо. Промахнуться на таком расстоянии было невозможно.
