После этого он помог забраться Калерии, немилосердно пихая ее головой в зад, и очень вовремя залез сам. Подскочившая тварь попыталась отхватить ноги лязгающими челюстями, и полковник едва успел втянуть их и остался при своих.
Лимузин заводился нажатием кнопки, он вжал ее, одновременно вжимая газ. Мотор обиженно взревел.
Машина слетела с пандуса и с ходу нырнула в тоннель. Открытая дверца врезалась в стену и с треском захлопнулась.
Прыгучие твари, оттопыривая конечности, мчались за ними. Лимузин швыряло в узком тоннеле. Бока со скрежетом проехались сначала по одной стороне, потом по другой. Роскошная машина с ходу превратилась в помятую колымагу. Орел с фюзеляжа предпочел сразу отлететь в жаркие страны.
Некоторое время было слышно только шумное дыхание и ровный ход двигателя. Постепенно все успокоились.
Мика открыл бар и радостно воскликнул:
— Братва, тут полно выпивки!
— Дай! — Картазаев не глядя, протянул руку назад, и кто-то сунул ему бутылку.
Наверное, Мика, только он по доброте душевной мог подсунуть водителю кактусовую водку.
А что? ГАИ здесь нет. Картазаев от души приложился.
Кактусы оказались забористыми, такое ощущение, что они продирали ему глотку своими неощипанными колючками, но голова оставалась противно трезвой. В ушах до сих пор стоял отчаянный визг репликаторов.
Пришел в себя Свин.
— Что со мной было?
— Ничего особенного. Репликаторы узнали в тебе своего и хотели схарчить. И нас заодно.
— Ничего не помню, — сокрушенно сказал Свин.
— Тебя хорошо обработали, парень, — заметил Картазаев. — Тебе стало плохо именно в тот момент, когда на нас напали.
— Ты хочешь сказать, что я трус? — вскинулся тот.
— Ты не трус, ты еда, — ответил Картазаев просто. — Все курсанты Обервальда не что иное, как еда для репликаторов. Они вас ели, они на вас охотились. Подозреваю, они вас и в город отпускали, чтобы твари могли на вас поднатаскаться в боевых условиях.
— Зачем? — воскликнула Калерия.
— Точно не знаю. Возможно, что из них готовили солдат. Или наемных убийц.
— Какой ужас! — глаза девушки округлились.
— Да, ужас, — согласился с ней Картазаев.
— А что теперь будет?
— Ничего хорошего. Еда у них кончилась, а добывать они ее могут единственным путем. Теперь они выйдут на оперативный простор.
— Теперь все погибнут? Город обречен?
Город уже погиб, чуть не вырвалось у Картазаева, но он вовремя остановился.
Мика в сердцах сорвал халат и скомкал, явно намереваясь выкинуть в окно. Картазаев его остановил.
— Зачем он нам? Этих тварей знаками не запугаешь, — сказал Мика.
— А кто сказал, что репликаторы боятся именно знаков?
— А чего они боятся?
— Халата.
Некоторое время Мика недоверчиво мял его в руках, ища подвоха.
— А что его боятся?
Если бы я знал, подумал Картазаев. Слишком мало информации, слишком мало времени и слишком много ошибок.
И возможно именно в этот момент он вдруг впервые задумался о провале всей операции. Но в ее целесообразности он не сомневался ни на йоту.
"Плохой сон", — подумал Картазаев.
Он стоял посредине дороги в одном ботинке с чемоданом в руке. Ну, чисто командировочный.
Поначалу все шла без сучка, без задоринки. Когда они выбрались из Обервальда, то их и Дворец ничто не разделяло, никаких преград. Топи на всю железку. Они и притопили.
Развязка была близка. Картазаев испытал знакомый зуд. Помнится, точно такой же зуд он испытал в Мавритании перед тем, как положили всю его группу.
В машине гремело веселье. Все, кроме Санты, успели приложиться к заветной бутылочке с заспиртованными кактусами и изображали оркестр. Свин, естественно, барабан. Это у него хорошо получалось даже без дежурного надувания щек, которые и так казались надутыми все время. Мика столь усердно имитировал горн, что у народа возникли законные опасения, как бы воздух не нашел из горниста более короткий и гораздо более неприятный путь. Калерия напевала песенку без слов. Мика невзначай клал руку на пышную грудь девушки, она всякий раз незлобно ее сбрасывала.
На его месте должен быть я, подумал Картазаев. В соседи ему опять достался Санта, сидящий с невозмутимостью мраморного монумента.
Картазаев почувствовал жжение внутри. Невидимый огонь разгорался где-то рядом с сердцем. Возможно, это была совесть. Конец операции был не за горами, и там же его спутников терпеливо ждала смерть — самая терпеливая вещь на свете.
Картазаев с удивлением констатировал, что не может себя заставить даже подумать — "смерть детей". Смерть спутников, так проще. Но не легче.
На память пришел очень давний случай из учебы в диверсионной школе в Подмосковье, когда лекции им читал не кто-нибудь, а сам Данюк, тогда еще не генерал, и даже не полковник, а майор.
— Если мы с кем-нибудь из вас окажемся в пустыне, где будет нечего есть и пить, а пакет надо будет доставить любой ценой, то я съем любого из вас не задумываясь, — заявил он всегдашним своим безапелляционным тоном.
Вот он и ел всех подряд. А что если ты есть такие вещи не приучен? Что если, несмотря на все диверсионные школы, горячие точки и личные благодарности Верховного, совесть в тебе еще почему-то жива?
На лбу Картазаева выступил пот. До Дворца было рукой подать. Уже можно было прочесть старые афиши и разглядеть многочисленные выщерблины на ступенях, ведущих на опоясывающий фасад балкон.
— Что с тобой? — спросил Санта, увидя его состояние.
Картазаев промолчал, но Санта и не ждал ответа. Картазаев был уверен, что Санта не нуждается в его ответах, потому что все про него знает.
Входы в служебные помещения и многочисленные спортзалы находились в торце массивного здания. Картазаев объехал Дворец вдоль сплошной мозаичной стены, но не остановился.
— Ты куда, Придурок? — хохотнул Мика.
Картазаев только скрипнул зубами. Бедная эмаль!
Отъехав метров на сто, притормозил. Заглушив мотор, выбрался, подобрал свой чемодан из-под ног подростков.
— На фига так далеко отъехал, чудило? Теперь обратно топать! — хохотнул Мика.
Подростки засмеялись.
— Вот что, ребята, во Дворец вы не пойдете! — сказал он во всеобщее веселье и, указывая на чемодан, продолжил. — Здесь бомба. Мощность 1 мегатонна. Излучение в жестком спектре. Я взорву ее во Дворце.
Дети поняли, что происходит что-то не то, и замерли в испуге. Нечто подобное Картазаев наблюдал при взрыве "Челленджера", где ему довелось присутствовать по долгу службы. Мгновенная смена радости на взрыв всеобщего горя так потрясла Картазаева, что он подумал, что никогда больше не увидит ничего более страшного. Но тогда он еще не встречался с репликаторами.
