— Зачем же взрывать? — недоуменно проговорил Свин. — Там еда! Там люди живут!
— Вы не поймете! Там эпицентр, и у меня задание его уничтожить.
— А как же мы? — спросил готовый заплакать Мика.
— А что вы? Радиус тотального поражения не больше 10 километров. Большую часть излучения примут на себя стены Дворца. Я дам вам 2 часа форы. Больше не могу. Успеете уйти.
— Не успеем, — покачал головой Санта.
Слова его стали командой, подростки посунулись к оружию, но Картазаев, предполагая такое развитие событий, уже держал П-90 в руке.
— Придурок, ты что, станешь стрелять по детям? — невинно спросил Мика.
— Стану! — подтвердил Картазаев. — Если вы попытаетесь помешать мне выполнить задание.
Он оцепенело смотрел, как подростки переглядываются, как НЕ ВЕРЯТ ему, и ему самому сделалось страшно от того, что сейчас произойдет и что он не простит себе до самой смерти.
— Садитесь в машину! — тихо проговорил Санта.
— Ты с ума сошел! Детям нельзя! Тебя накажут! — взорвался Мика.
— Мы уезжаем. Только не стреляй, — обратился Санта к Картазаеву.
Все, неловко толкаясь, заняли свои места. Калерия села рядом с Сантой. Лимузин, шелестя широкими шинами, тронулся.
Картазаев вытер лицо рукой с зажатым пистолетом. Рука дрожала. Бог уберег. Обычно это не так, все приходится делать самому и отвечать по полной.
Внезапно раздался громкий бестолковый звук. Будто большой ложкой скребли по дну пустого котелка.
"Роллс-ройс" остановился, хотя колеса его продолжали крутиться. Зато двигалась дорога. Асфальт словно внеурочно заработавший эскалатор, потек между бордюрами.
Санта дал полный газ, но добился лишь того, что дорога закрутилась еще быстрее. И лимузин поволокло обратно. Во Дворец!
Дорога на глазах теряла монолитность, искривлялась, текла. Жидкий асфальт омывал бордюры точно волны.
Санта лихорадочно выкручивал руль, но машина уже не слушалась: ее неотвратимо волокло во Дворец.
Когда ее протащило мимо застывшего Картазаева, он увидел испуганные лица детей. И сплюснутое о стекло лицо Мики тоже увидел. И услышал, как он изо всех сил кричит "Папа!".
Лишние метры дороги складировались у самых дверей, выворачиваясь пластами гравия и земли. Машина скакнула через этот трамплин и врезалась в двери.
Не успели еще угомониться расколотые стекла, а машина уже с грохотом двигалась внутри холла. Там что-то беспрестанно рушилось, валилось, опрокидывалось.
Шум быстро затих удаляясь. Дорога рывком встала, на полудвижении, даже волны асфальта затвердели, создав сюрреалистическую картину.
Картазаев опять остался один. И именно тогда он и подумал "Плохой сон!".
Часы тикали, время уходило. Оставалось всего три часа до срока, а Картазаев до сих пор не решил, что будет делать дальше. Вспыхнувшее по началу желание оставить бомбу в первом укромном месте во Дворце, а самому немедленно уходить, он подавил.
Во-первых: в дверях не было охраны. Во-вторых: никого не было и дальше. Следовательно, не было цели, которую надо было уничтожить.
Картазаев, прихрамывая, шел по коридорам, перебираясь через мусорные завалы. Освещенности хватало, хоть большинство ламп и перегорело. По пути он заглядывал в попадающиеся комнаты, но везде было одна и та же унылая картина: кучи мусора и запах пыли.
Стоило спутники сбивать, подумал Картазаев. И взорвать-то нечего.
Единственное, что его настораживало, так это отсутствие "роллс-ройса". Машина исчезла бесследно, словно ее и не было. Это, кстати, явилось еще одной причиной, по которой он не решился активировать бомбу.
Потом он нашел крыло от "роллс-ройса".
Некоторое время он изучал его, проводя пальцем по ровному срезу. Отхвачено было с завидной ровностью, как сваркой отрезано, только без наплывов.
Очень напоминало работу репликаторов. Пацаны закрылись в машине, а репликаторы вскрыли ее как консервную банку, понял он. И проделали это очень быстро. Ведь сколько он до Дворца пешком шел? Минут пять-семь.
Репликаторы за это время успели и машину разрезать и всю ее унести. Картазаев сразу ухватился за возникшую в сознании картину. Непрерывная цепочка груженых шестиногих тварей. Им не хватало лишь детали, чтобы оформиться в окончательную картинку.
Знаю, какая вам нужна деталь, мстительно подумал Картазаев и, укрывшись в одной из комнат, вынул из чемодана матово блестящий цилиндр, положил в специально пошитый под это дело рюкзачок, а рюкзачок закрепил на спине. Теперь он был готов к действию. В него словно в самого вкрутили запал. Еще никакой одиночка в мире так не рванул, как я рвану, уважительно подумал Картазаев.
Оставив ненужный теперь чемодан, он продолжил свое путешествие. Внезапно из бокового ответвления упала мрачная тень, и Картазаев едва успел нырнуть в соседнюю комнату.
По коридору бесшумно плыл монах в опущенном на лицо балахоне. Движение его была размерено и целенаправленно.
Уже пролетев мимо, монах вдруг замедлил ход. Зависнув в нескольких сантиметрах от пола, он грациозно развернулся в воздухе и влетел в комнату, где стал изучать брошенный чемодан.
Это ты зря, подумал Картазаев, снимая со спины довольно тяжелый рюкзачок. Он сделал им несколько маятникообразных движений и вломился в комнату.
Монах успел оглянуться, и в следующую секунду Картазаев обрушил ему на голову разящий удар получившейся пращи. Монах рухнул как подкошенный.
Картазаев распахнул сутану и в отвращении отшатнулся. Если это и не был репликатор, то, по крайней мере, не человек.
Под сутаной скрывалось плоское желтое тело с недоразвитыми ногами, но с руками, вдвое превышающими нормальную длину. Но самое интересное заключалось в лице. Дело в том, что вдобавок к уже виденным Картазаевым фасеточным глазам у монаха имелось еще три дарсиальных глаза в районе лба. Последние чрезвычайно напоминали человечьи.
Заметив на спине монаха некое топорщение, Картазаев приспустил сутану и обомлел при виде двух парных жестких, похожих на стрекозьи, крыльев.
Потом настало время разговора. Предварительно Картазаев связал все конечности и крылья монстра его же сутаной. Не без внутреннего содрогания постучал по впалым щекам монстра. Кожа его оказалась холодной и сухой, неживой.
Монах распахнул все пять глаз сразу и уставился на него.
— Чем ты меня ударил, человече? — спросил он несколько архаично, что для служителя культа было вполне естественно.
— Атомной бомбой, — сознался Картазаев.
Монах не возмутился, не удивился, не стал ругаться, все проявления человеческих чувств были для него совершенно излишни.
