Вот оно, черт побери! Почти вдвое меньше. Если бы не было сделано поправки на отсутствующий в статистике по Службам аномальный суицид детей, я бы не придал значения результатам. Но эта поправка была учтена – я с самого начала исходил из численности группы риска.
Разгадка была где-то рядом, я это чувствовал. Я взял ее след. Во-первых, бросалось в глаза странное распределение смертей, даже очень странное, чтобы не сказать больше. Во-вторых, не шел из ума подлец, напавший на Витальку и неизвестно зачем расколотивший о стену свою никчемную голову. Да и сумасшедший лыжник, Ольгин дружок-попрыгунчик, припоминался отчетливо. В-третьих, что мне пытался объяснить Кручкович? Ведь он явно хотел что-то сказать, наверно, очень важное, а я, как последний идиот, не пожелал выслушать…
Фаечка была удивлена, когда я ураганом пронесся мимо нее и улетучился из Конторы так быстро, как только мог. Я позвонил из уличного автомата – не стоило доверять браслету сам факт разговора, не говоря уже о содержании. Кручкович не отозвался. Я так и думал, хотя, оказывается, еще на что-то надеялся… Поздно. Никто мне не растолкует, что есть что, никто не избавит от сомнений. Петля, опрокинутый табурет и ноги, не касающиеся пола… Голубоглазый тевтон Штейн дисциплинирован – он не пошлет своих людей, и Кручковича обнаружат через несколько дней по заявлению соседей, когда наряд полиции взломает дверь…
Неужели гипотетическая эпидемия – смешно уже и вспомнить об этой гипотезе! – бьет не кого попало? Выкосит две трети населения, если мы не помешаем, – а КТО попадет в одну треть?..
И тут меня снова укололо – не очень сильно, даже слабее, чем вчера, когда я задумался о клинических испытаниях игрушки Филина. Судя по малой силе укола, ЧПП не предупреждало меня о явной опасности – просто давало совет, как достичь желаемого с наименьшими потерями.
Тут и думать было нечего: знал я шкурную сущность окаянного моего «демония», знал достаточно. Мне не следовало размышлять о материях, лежащих вне моей компетенции, – это раз. В еще большей степени мне не следовало спешить с выдачей на-гора методики лечения – это два. Выждать наивыгоднейший для себя момент начала паники, а уж потом!.. Метод-то, по сути, простейший, легко реализуемый на телецентрах, а уж телевидение – общее бедствие, и вряд ли сыщется на Земле человек, который не смотрел бы его хотя бы по нескольку минут в месяц… Так?
«Демоний» не бунтовал, одобряя.
Функционер Малахов – спаситель страны, а то и всей человеческой цивилизации, явившийся вдобавок в критический момент?! Это интересно. Кардинала от восторга родимчик хватит.
Ну, дудки!
Давно я не испытывал злости такой силы. Просто-таки бурлил, ломился наружу очередной мой бунт, и немедленно, отвечая мне, вонзился в затылок, зашевелился в мозгу раскаленный гвоздь. Отдалось в висках. Сволочь!!! Ты всегда будешь указывать мне, что я должен делать?! Ты обнаглел, и скальпель по тебе плачет. Мало тебе моих действий – ты еще и мыслями моими хочешь управлять?..
В первой попавшейся забегаловке я схватил бутылку на вынос и, запрокинув голову прямо на улице, запил таблетки тремя хорошими глотками водки. На анальгетики в чистом виде «демоний» плевать хотел, но в губительной для здоровья смеси со спиртным иногда помогало. Помогло и сейчас. Я вспотел, как марафонец, зато боль окончательно спозла к вискам и мало-помалу притупилась. Сунув початую бутылку какому-то ошалевшему от счастья люмпену, я поспешил назад, по пути крикнув изумленной Фаечке: «Кофе!»
Оставались еще два вопроса, две засевшие, как занозы, мыслишки: почему Нетленные Мощи, имея если не все, то почти все необходимое для решения проблемы, постарался сплавить ее мне – и что же все-таки послужило причиной самоубийства Филина и Кручковича? Вторую мысль я до поры до времени выпустил на волю, а за первую уцепился и обдумал ее всесторонне.
Что-то здесь было не так. Я поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее и подумав притом, что прежде мой зад выглядел в этом вместилище более достойно, а сейчас как-то несолидно исхудал, лежит неплотно, люфтит, понимаешь…
Итак, попробуем разобраться, что происходит… Материалов до обидного мало, и мне предстоит поймать Филина на «мизере», если я вообще хочу что-нибудь понять. В апреле прошлого года Домоседов, озабоченный динамикой суицида и слабой отдачей от собственных аналитиков, подключает к работе Филина. Тот занимается проблемой по ноябрь включительно и где-то с июля-августа на свой страх и риск тайно втягивает в работу Кручковича. Небезынтересно, что не кого-то из штатных сотрудников родимой Службы, а человека со стороны, возмутительнейшим и опаснейшим для себя и своего приятеля образом проигнорировав соображения секретности разработки.
Почему? Крупные специалисты, имеющие претензию на гениальность, почти поголовно капризны и непредсказуемы – но не до такой же степени! Вопрос… Ставим здесь репер и отсюда начнем плясать польку-бабочку… Далее: насколько успешно движется его работа? Отчеты Филина известны. Апрель, май, июнь – ничего, зато в начале июля он дает понять Нетленному, что проблема, по-видимому, в принципе разрешима, о каковом своем заявлении наверняка не раз жалеет впоследствии. Начиная с конца июля таких заявлений от Филина уже не поступает, и вот тут-то появляется Кручкович… Случайное совпадение или нет? Что произошло в конце июля – нащупан ответ?.. Ставим вешку. В августе Филин оформляет новый счет в банке и просит перечислять на него все виды выплат от СДЗН, однако до самой своей гибели не снимает с нового счета ни рубля, предпочитая опустошать свой старый счет. Опять же, почему? Можно с ходу выдвинуть десяток версий, однако предположение о больной совести заманчиво своей простотой… Еще одна вешка.
Крайне интересны его отчеты за последние месяцы. Скажем, 13.09.2039 он, как обычно, получает свежую информацию: число погибших за последние два дня плюс минимально необходимые подробности. На следующий день, 14 сентября, ему доставляют уточненные с учетом вновь поступившей информации данные – иное число погибших за те же два дня. Разница незначительна, но она есть. Он ее игнорирует и пользуется данными от 13.09 – первый отмеченный случай фальсификации. Формально Филин руководит группой из трех математиков, фактически отдает им на моделирование диковинные огрызки, не имеющие ничего общего с реальным положением дел, и никогда не знакомит своих подчиненных с исходным материалом. Строго говоря, последнее ему запрещено – однако же он ничуть не постеснялся довериться Кручковичу, который даже не из СДЗН, чихать он хотел на запреты… И далее он планомерно и последовательно строит свою потемкинскую деревню, умело манипулируя уже не столько данными, сколько выкладками, – что ни отчет, то диво, причем теперь уличить Филина в преднамеренной фальсификации крайне трудно: Нетленному это вообще не удалось, а группе Лебедянского понадобилось полтора месяца напряженного труда, чтобы формально доказать подлог.
В сентябре он врет, что аномальный суицид непременно пойдет на спад к концу года. В октябре он признает, что ошибся, не учтя таких-то и сяких-то дополнительных факторов, и называет новый срок: февраль-март. В обоих случаях вывод делается один: феномен локальный и должен сойти на нет самопроизвольно, как и начался. В обоих случаях Нетленный принимает выводы Филина на веру, не подвергая их серьезной проверке. Строго говоря, подвергать их проверке, тем самым неизбежно расширяя круг допущенных к проблеме класса «зеро-прим», ему не слишком-то хочется; он сосредоточивает основное внимание на сокрытии информации до указанного Филиным срока и вполне уверен в способностях своей Службы по этой части. Не знает он только того, что Филин ему врет…
Кстати, зачем Филин это делает?
Ответ ясен: чтобы возможно дольше не принималось никаких мер. Лавры спасителя его не прельстили. Какую он преследовал цель, прекрасно осознавая вероятность гибели двух третей человечества? Воспользоваться чьим-либо выморочным имуществом? Глупейшее предположение. Судя по всему, не настолько он был меркантилен – и, кстати, не настолько честолюбив, чтобы делать карьеру на костях. Насколько я знаю людей такого сорта, им надо не мешать играть в их любимые игрушки; вне этой больной для них темы многие из них даже альтруистичны…
Вот оно!..
Ставим вешку – сомнительную, кривенькую, но вешку. Не надо думать, как склонны многие, будто больше всего зла на свете совершается именно из соображений альтруизма – однако факт есть факт: зло такого рода бывает с чудовищной силой сконцентрировано во времени и пространстве. Несть числа примерам, вроде революций и «справедливых» войн из самых лучших человеческих побуждений, уходящих корнями глубоко в дофараонову древность. Хм… Желал бы я знать, что произошло раньше: нашего предка впервые посетила мысль о справедливости и совести – или у него сперва отвалился хвост?
