– И как она... оно... – Валюшок неопределенно поболтал в воздухе ладонью.
– Прежняя редакция вся уехала, когда открылась граница. А Майя осталась и вот, работает. У нее маленький заводик в пригороде – то ли зажигалки одноразовые, то ли что-то в этом роде, и вся прибыль идет на содержание газеты. Агентство тетку попугало сначала, а потом отвязалось...
– Ты пугал? – перебил Гусева гордый своей догадливостью Валюшок.
– Не-ет, что ты! Я бы и не согласился, наверное. Кажется, Мышкин здесь оружием бряцал. Или Данила. В общем, кто-то из старичков. Но тут сверху пришла команда – отстать, забыть. Нашему правительству даже тогда нужна была приличная антиправительственная газета. А сегодня просто необходима. Я думаю, их со дня на день вообще легализуют. Надвигается свобода печати, дружище. Да и прочие свободы тоже. Совести, например. Между прочим, как у тебя с совестью, Леха?
– Ты про что? – Валюшок подозрительно втянул голову в плечи. Уж больно жестко Гусев задал вопрос. С холодными-прехолодными глазами.
– Шутка. – Гусев мгновенно преобразился и снова был уже прежним, расслабленным и каким-то домашним. Он уютно облокотился на стол, закинул ногу на ногу – видно было, что ему здесь хорошо. – Расслабьтесь, ведомый. Если нет ощущения, что с совестью непорядок, значит, таковой отсутствует. Интересно, тебе в принципе нужна свобода совести?
– Это в каком именно контексте?
– Хороший вопрос. Майя, – обратился Гусев к вернувшейся с опустевшим подносом женщине. – Объясните-ка нам, сирым и убогим, что такое свобода совести.
– Тебе-то зачем? – огрызнулась Майя. – Ты же бессовестный, Пэ.
– Я?! Нетушки. Я каждый раз, как диссидента к стенке поставлю, целую ночь потом уснуть не могу. Все стоит перед внутренним взором этот жесткий бескомпромиссный последний взгляд, которым противник фашистского режима насквозь прожигает мелкую душонку палача...
– Гусев! – перебила его Майя. – Фантазер! Ты хотя бы раз кого-нибудь расстреливал?
– Вы так говорите, как будто вам приходилось, – надулся Гусев. – Конечно, не расстреливал. У меня нервная организация неподходящая. Я по жизни не палач, я шериф. И вообще, насколько помнится, смертную казнь в Союзе отменили еще шесть лет тому. Как новый порядок воцарился, так ее и отменили.
Майя по новой зарядила кофеварку, прикурила очередную сигарету и уселась напротив Гусева, внимательно его разглядывая.
– Устал ты, Пашка, – сказала она. – И шутки у тебя плоские, и сам ты какой-то... Будто под каток попал.
– Еще не попал, но готовлюсь. Надвигается каток, накатывается. Вот, – Гусев хлопнул по плечу Валюшка, – прошу любить и жаловать, молодая поросль. Новая генерация выбраковщиков. Рыцари без страха и упрека. Ни того, ни другого не наблюдается. Все, как один, психически нормальные, социально адаптированные, готовые положить живот на алтарь общественного блага.
Валюшок поморщился и стряхнул гусевскую руку с плеча. Майя теперь рассматривала его. Будто под микроскоп положила.
– И много их, – продолжал Гусев. – Слишком даже много.
– Сколько? – тут же спросила Майя. Валюшок собрался было пнуть Гусева под столом ногой, но передумал. С одной стороны, они вроде бы пришли сюда в гости, однако Гусев по инструкции все равно оставался для Валюшка ведущим.
– На одного нашего минимум полтора.
«“Наши” – это ветераны, старики, – догадался Валюшок. – Но откуда у Гусева такая информация? Или он просто врет?»
Майя снова посмотрела на Валюшка.
– И что ты об этом думаешь, молодой человек? – спросила она.
Валюшок от неожиданности вздрогнул:
– О чем?
– О том, куда вас столько.
– Понятия не имею, – честно ответил Валюшок.
– А ты что скажешь, Пэ?
– А я ничего не скажу. Я кофейку вашего замечательного дерябну и пойду себе дальше Родине служить.
Майя раздавила сигарету в пепельнице и надрывно закашлялась.
– Бронхи ни к черту, – определил Гусев.
– Спасибо, утешил. – Майя поднялась и достала из шкафа две кружки. – Слушай, а что там за история приключилась с убийством в ресторане? Ну, когда этого мерзавца Шацкого застрелили. Ты не участвовал?
– Военная тайна, – гордо заявил Гусев. – Но по сведениям из строго конфиденциальных источников...
– Да, разумеется, из очень строго конфиденциальных.
– Геройски погиб, выполняя секретное задание, внештатный сотрудник МВД.
– Ах вот как...
– Положил, так сказать, живот на алтарь...
– Пэ, ты повторяешься. Было уже про живот.
Валюшок прихлебывал кофе, оказавшийся действительно очень вкусным, и ждал развития событий. В воздухе повисло легкое напряжение – Гусев не просто так тянул время: он кого-то или чего-то дожидался. И был готов за это ожидание платить болтовней на строго конфиденциальные темы. Вообще-то вся статистика по текущей выбраковке была открыта, любой желающий мог просмотреть ее на веб-сайте АСБ или в информационном ежемесячнике Агентства. Это правило ввели еще в незапамятные времена, сам Валюшок увидел впервые пухлую книжицу с титулом «Агентство социальной безопасности. Месячный отчет», когда ему исполнилось двадцать. Книжка впечатляла. Тогда-то он и подумал: «Черт возьми, началось. Никто не верил, а началось. Даже надеяться смысла не было, а вот – началось». И слухи, какие были замечательные слухи, и как они удивительным образом все оправдывались... Бывало, еще в советские времена пожилые уголовники предупреждали «кумовьев» перед выходом на волю – мол, ждите, скоро вернусь, мне там все равно делать нечего. И действительно, выйдя за ворота, грабили ближайший магазин. Но когда началась тотальная выбраковка, из лагерей пришлось буквально пинками вышибать тех, кто раньше спал и видел, как бы на воле покруче развернуться. Матерое ворье, отпетые душегубы и беспредельщики умоляли сделать что-нибудь, но не выпускать их. Они боялись. Они наконец-то узнали настоящий страх.
Ведь те же самые ежемесячники исправно доходили до каждой зоны. И, зачитанные до дыр, напоминали: следующее преступление станет для тебя последним. Вор, грабитель, насильник, убийца мог подтереться этими страницами. Но все равно с них не смылись бы имена людей, которых он знал как воров, грабителей, насильников, убийц. Людей, которых наконец-то во всеуслышание объявили врагами народа, уродами, нелюдью. Признали таковыми официально и начали планомерно истреблять, дабы пресечь главное – воспроизводство преступности.
Гусев и Майя болтали о кино, Валюшок с головой ушел в воспоминания. Очнулся он, только когда хлопнула входная дверь и почти сразу на пороге кухни появился молодой человек с тонким нервным лицом и фигурой атлета.
