– А с чего вы взяли, Гусев, – очень вкрадчиво спросил Ваня, – что я вам не верю?
– Та-ак... – протянул Гусев.
– Вот именно. Давайте представим на минуточку, что ваша хваленая закрытая информация проходит через фильтр. Там, наверху. На самом верху. И вы просто не знаете, Гусев, что в действительности творится в вашем обожаемом Агентстве. Нет, нет. – Иван выставил раскрытую ладонь, упреждая саркастическую фразу Гусева, которая вот-вот должна была сорваться с его презрительно скривившихся губ. – Я не такого высокого мнения об «Эхе», чтобы предположить, будто фильтр поставлен для нас. Вам тоже могут дурить голову. Именно в честь вашего определенного статуса, которым вы так гордитесь, товарищ старший уполномоченный.
– Мне нравится, что ты успокоился, – пробормотал Гусев. – Это мне даже больше нравится, чем то, что ты не желаешь слышать мои аргументы.
– Это был выбраковщик, – сказал Иван жестко. – Докажите, что нет.
– Поймаем – докажем.
– О, когда вы человека поймаете, вы сможете доказать что угодно.
– Химия, Ваня, она не врет. «Сыворотку правды» выдумали слишком давно, чтобы в ней сомневаться.
– Показания, данные против себя, даже под воздействием психотропных средств...
– Это ты будешь говорить на сходках Хельсинкской группы, дружище. Можешь даже кричать. Есть закон, и он гласит: признался – получи. Именно поэтому АСБ не использует пыток и устрашения. Нам это ни к чему, мы должны располагать стопроцентно корректной информацией. Вот почему у нас и ошибок почти не бывает.
– Почти... – Иван криво усмехнулся. – Очень хорошее слово «почти». Очень растяжимое. В общем, Гусев, вы можете воображать себе что угодно. Но я вам говорю – ждите. Случай в Саратове – только первый звонок. АСБ настолько пропиталось насилием, что начинает потихоньку выплескивать его на улицы. Ждите, Гусев. Вам еще придется охотиться на своих. Вы будете убивать друг друга. И вот тут-то я посмеюсь. Со слезами, но посмеюсь. Неужели вы настолько слепы, Гусев? Конечно, я всегда считал вас убийцей, я и сейчас так думаю, мне с вами противно за одним столом находиться, но все-таки... Вы хотя бы достойный противник, вы не такой тупоголовый психопат, как остальные ваши инквизиторы. Неужели вы ничего не видите?
Валюшок все так же незаметно убрал игольник и посмотрел на Гусева. «Выплескивать насилие на улицы». Перед глазами Валюшка сама собой возникла сцена, которую он запомнил в мельчайших подробностях, – перепуганный воришка и Гусев с пригоршней мелочи...
А Гусев снова улыбался. Только очень грустно.
– Мне бы хотелось закончить этот разговор на довольно неожиданной ноте, – сказал он.
Иван непонимающе уставился на Гусева. Похоже, он ждал дискуссии. Но собеседник перехватил управление на себя. Гусев обрезал разговор не только лишь тематически, он еще и гениально сменил интонацию.
– Я расскажу тебе, Ваня, одну короткую историю. Не надо морщиться, она совсем не поучительная. Возможно, ты ее слышал в каких-то обрывках. Но даже внутри Агентства очень немногим она известна целиком и без искажений. Можно?
– Ну-ну... – неопределенно качнул головой Иван.
– Будешь еще кофе, Пэ? – спросила Майя с ясно различимым облегчением.
– Нет, спасибо, мы сейчас пойдем. Так вот... Это даже не история человека. Это скорее история одной концепции...
За стеной опять наступила тишина – похоже, там напряженно прислушивались.
– Был у меня друг, звали его Паша Птицын, – начал Гусев. – Милейший парень, такой очень спокойный, домашний, трогательно влюбленный в свою жену, короче говоря, почти идеальный тип. По образованию социолог. Работал Паша на государство, в каком-то загадочном департаменте стратегических исследований. Впрочем, это важно лишь в том контексте, что Пашины идеи оказались востребованы. Так вот, знакомы мы с ним были с детских лет и общались довольно тесно, но в основном по поводу выпивки и задушевной беседы. И всегда меня в Павле восхищала одна черта – удивительное его добродушие. Вот я, например, от природы страшно злой и изо всех сил пытаюсь эту свою внутреннюю озлобленность не выпускать наружу... Ладно, Иван, не надо смеяться. А тезка мой, он, наоборот, всю жестокость нашего мира как будто не ощущал. Наверное, потому, что был очень большой и сильный – примерно как ты, Ваня. Уверенный, что любого негодяя придавит голыми руками. Кстати, ему удавалось – помню, нас с ним побить хотели, так я глазом моргнуть не успел, а противник уже за горизонтом скрылся. И однажды произошла с этим милейшим во всех отношениях человеком э-э... как бы помягче сказать. Произошло то, чего врагу не пожелаешь. Ехали они с женой ночью по городу, никого не трогали, и вдруг ни с того ни с сего Пашкиной машине в задницу впаялся джип, битком набитый обкурившимися бандитами. Скорее всего мелкая сошка – так, возомнившие о себе «шестерки». Но ты же сам понимаешь, что делает с человеком наркотик...
– Понятия не имею, – помотал головой Иван.
Гусев оценивающе посмотрел на него одним глазом.
– Верю, – кивнул он. – Тебе вредно знать эти подробности. А то бы ты не смог так яростно выступать против выбраковки пушеров. Христосик ты наш...
– Пэ, хватит! – потребовала Майя. – Зачем ты так?
– Так злой же я, – объяснил Гусев без тени улыбки. – Ладно, опустим прения сторон. А для интересующихся сообщим – любые наркотики растормаживают подсознание. Только водки нужно для этого много, и ты вряд ли окажешься в силах этим своим расторможенным подсознанием как следует размахнуться и отоварить им ближнего по голове. А вот гашиша, чтобы раскрыться во всей первозданной красе, нужно всего ничего. И ворье, которое в Павла въехало, было уже в нужной кондиции. Началось разбирательство – сколько им Паша должен за оцарапанный «кенгурятник». И Павел совершил жуткую ошибку. Ему, понимаешь ли, съездили по морде, чтобы знал свое место. А он, такой большой и сильный, оскорбился. И начал это ворье колошматить. Только он не учел, что, во-первых, их пятеро, а во-вторых, это не центр города, а глухой спальный район, да еще и граница лесной зоны. Не догадался как-то. Бывает. В конце концов, он был в секретном департаменте не оперативник, а исследователь, да еще и редкий тормоз, который даже в армии не служил. Точь-в-точь как ты, Иван. У тебя же язва, верно? Тебе в армию нельзя, вредно... И вообще, Ваня, когда тебя в последний раз били? Так, чтобы не драка случилась, а именно хорошее полноценное избиение?
– Вам это нравится, Гусев, – мило улыбнулся Иван. – Я понимаю. Будьте добры, продолжайте.
– Чтобы все сжалось внутри и кричало: «За что?!» – Гусев мечтательно глядел в потолок. – И ногами тебя, ногами... И чтобы поднялся ты, весь в слезах и кровище, совсе-ем другим человеком. Совершенно другим, Ваня.
