— Я применю его против себя, если тебя убьют, — сказала она.
Роберту была мучительна мысль, что он оставляет ее такой беспомощной, но он не видел другого выхода.
— Убей меня сейчас, прежде чем покинешь, — взмолилась она. — Я слишком многое пережила, больше я не смогу вынести.
Он легко поцеловал ее в губы и возразил:
— Разумеется, сможешь. Ты сильнее, чем бывала прежде, и всегда была сильнее, чем думала. Посмотри на себя сейчас. Ты можешь сказать «убить» и «смерть», даже глазом не моргнув.
Он повернулся и побежал, согнувшись, к месту, где оставил друзей и гворлов. Примерно в двенадцати ярдах от них Роберт замер. Он ничего не услышал, кроме крика ночной птицы и приглушенного возгласа откуда-то из замка. Опустившись на четвереньки, с кинжалом в зубах, он пополз к месту напротив света из окна своих покоев.
В любой момент он ожидал почуять запах плесени и увидеть ком черноты на фоне полумрака.
Но там никого не оказалось, только мерцающе серые остатки паучьей сети, показывавшие, что гворлы действительно были здесь.
Он поискал вокруг. Когда стало очевидным, что никакого намека, куда подевались гворлы и пленники, не осталось, а солнце вот-вот откроет его часовым на мосту, Вольф вернулся к Хрисеиде. Она прильнула к нему и заплакала.
— Видишь? Я все-таки здесь, — сказал он. — Но теперь мы должны убираться отсюда.
— Мы вернемся в Океанос?
— Нет. Мы отправимся за моими друзьями.
Они побежали мимо замка к монолиту. Отсутствие барона скоро заметят. На много миль вокруг ни одно место укрытия не окажется безопасным. Гворлы, зная это, тоже должны поспешить к Дузвиллнаве. Как бы сильно им ни хотелось заполучить рог, они сейчас не могли болтаться поблизости. Более того, они наверняка думали, что Вольф утонул или съеден драконами. Для них рог мог быть в данный момент недосягаем, но они могли вернуться, когда это станет неопасным.
Вольф и Хриесеида мчались вперед, останавливаясь лишь на короткие привалы, пока не добрались до густого леса Раухвальд. Там им пришлось ползти под спутанным терновником сквозь переплетавшиеся кусты, пока у них не закровоточили колени и не заболели руки. Хрисеида ничком уткнулась в мох. Вольф собрал немного ягод, росших тут в изобилии. Они спали всю ночь, а утром возобновили свое путешествие на четвереньках. К тому времени, когда достигли другой стороны Рау хвал ьда, они были исцарапаны колючками. На опушке их никто не поджидал, чего так опасался Роберт. Зато он почувствовал себя почти счастливым, когда наткнулся на доказательства того, что гворлы тоже прошли этим путем. На колючках терновника болтались клочки жестких волос гворлов и куски ткани. Их, несомненно, сумел оставить Кикаха, чтобы отметить дорогу, если Вольф последует за ними.
Через месяц они прибыли, наконец, к подножию монолита Дузвиллнавы. Они знали, что находятся на правильном пути, поскольку до них доходили слухи о гворл ах, им даже доводилось разговаривать с теми, кто видел их издали.
— Не знаю, почему они ушли так далеко от рога, — недоумевал Вольф, — Наверное, собираются спрятаться в пещере на поверхности горы и вернутся, когда их перестанут искать.
— Или, возможно, — добавила Хрисеида, — у них есть приказ Властелина сперва привести Кикаху. Тот так долго был словно насекомое в ухе Властелина, что Властелин, похоже, приходит в бешенство при одной мысли о нем. Наверное, он хочет удостовериться, что Кикаху убрали с дороги, прежде чем снова послать гворлов за рогом.
Вольф согласился, что она может оказаться права. Возможно даже, что Властелин собирался спуститься из дворца по тем же тропам, по которым спустил гворлов. Это, однако, казалось маловероятным, так как Властелин не захотел бы застрять здесь надолго. Мог ли он настолько доверять гворлам, чтобы те поднимали его на канате?
Вольф смотрел на ошеломлявшие высоты башни Дузвиллнавы шириной с континент. Она была, по словам Кикахи, по меньшей мере, вдвое выше монолита Абхарплунты, поддерживавшего ярус Дракландии. Она воспаряла на шестьдесят тысяч футов или больше, а существа, жившие на карнизах и в нишах, оставались точно такими же страшными и голодными, как и на других монолитах. Дузвиллнава выглядела бугристой, подвергшейся эрозии, иссеченной и щетинистой. На ее разрушенной поверхности имелась огромная выемка, придававшая ей вид темного разинутого рта. Великан казался готовым съесть всякого, кто посмеет его обидеть.
Хрисеида, рассматривая дикие скалы и их невероятную высоту, задрожала, но ничего не сказала. Она уже давненько перестала оглашать свои страхи.
Дело в том, что она больше не волновалась о себе, как думал Вольф, а сосредоточилась на росшей в ней жизни. Она была уверена, что беременна.
Он обнял ее одной рукой, поцеловал и сказал:
— Я хотел бы начать восхождение сейчас же, но мы должны задержаться на несколько дней, чтобы сделать приготовления. Мы не можем атаковать это чудовище без отдыха и достаточного запаса еды.
Три дня спустя, облаченные в прочную одежду из оленьей кожи, захватив с собой веревки, оружие, инструменты для восхождения и бурдюки с едой и водой, они начали подъем. Вольф нес рог в мягком кожаном мешке за спиной.
Девяносто один день понадобился им, чтобы проделать половину пути.
Чуть ли не на каждом втором шагу перед ними возникало препятствие в виде гладкой вертикальной стены, ненадежной и предательской скалы или таких хищников, как многостопая змея, встреченная ими на Тайяфайявоэде, волки с огромными лапами, горная обезьяна, топороклювы размером со страуса и маленькая, но свирепая рысь.
Когда путники перевалили через верхний край Дузвиллнавы, прошло сто восемьдесят шесть дней. Роберт и Хрисеида были уже не те, какими они отправлялись в путь, — ни физически, ни психически. Вольф весил меньше, но к своей силе прибавил выносливости и жилистости. Лицо и тело его украшали шрамы, полученные от рысей, горных обезьян и топороклювов. Его ненависть к Властелину стала еще более жгучей, ибо Хрисеида потеряла плод, прежде чем они достигли высоты в десять тысяч футов. Этого и следовало ожидать, но Роберт не мог забыть, что им бы не пришлось совершать этого восхождения, если бы не Властелин.
Хрисеида закалилась телом и духом благодаря испытаниям, выпавшим на ее долю до подъема на Дузвиллнаву. И все же их дела на этом монолите шли намного хуже, чем прежде, и она могла бы сломаться. То, что она все-таки не сломалась, подтверждало первоначальные ощущения Вольфа: она создана из прочной ткани. Расслабляющее воздействие тысячелетней растительной жизни в Саду было сброшено, как старая кожа. Хрисеида, покорившая этот монолит, походила на женщину, привыкшую к жесткой и требовательной жизни древних эгейцев. Только она стала намного мудрее.
