Пространство. Но не вакуум. Более чистого невозможно себе представить. Тишина. Ночь, которая у человека, удаленного от собственного солнца на полтора парсека, пробуждает неожиданное, неведомо откуда взявшееся это когда-то слышанной колыбельной. И эта кабина, полная сокровищ, накопленных в безумии одиночества, в отвратительной поспешности, порожденной бессмысленным, звериным страхом, что чего-то как-то может не хватить.
Какие уровни подсознания вызволило в людях нарушения циркуляции информации в их тончайших, отработанных природой нервных структурах? Какие поколения испытывали настолько сильные страхи, что наложенное ими проклятие впечаталось в генетический код и заглушило все остальные атавизмы? Такое, что сохранилось, притаившимся, глухим, мнимо несуществующим дольше, чем возраст наконец-то осуществленной, наконец-то реализованной согласно общечеловеческим идеалам цивилизации. Для того лишь, чтобы теперь, под лучами чужого солнца, на планете, опекаемой иной расой, неожиданно ожить, разрастись, набрать силу и все надежды, дух и волю многих поколений первопроходцев свести до уровня звериных инстинктов. Неужели людям в самом деле было необходимо забраться так далеко, чтобы удостовериться в том, что таится в них воочию и чего они воистину стоят.
Ответ на эти вопросы, по крайней мере, на первый из них, напрашивался сам. Впрочем, нам его продемонстрировали даже излишне выразительным образом. Они. Жители системы Альфы. Запрограммировав изображение, которое было продемонстрировано нам в подземном зале. Земной город, периода кризиса прошлого века. Люди. Одинокие в толпе, страшащиеся как этого одиночества, так чьего-то вторжения в эти пределы, до остатка поглощенные суматохой буден, которые наутро должны принести им момент успокоения, а приносят только новое увеличение темпа. Если именно это извлекли они из подсознания незваных гостей, то имели право почувствовать неприязнь.
И мне пришло на ум, что все эти черные автоматы, подбрасываемые пришельцам, могли быть всего лишь тестами. Кто знает, не обладали ли они уже неприятным опытом общения с визитерами с других звезд, с иными расами, отличными от своей собственной, и от человеческой. Может быть, опыт этот и подсказал подвергать следующие экспедиции, появляющиеся в их районе, суровому экзамену? «Тесту на подсознательное»?
Эта мысль меня обеспокоила. Я начал вспоминать всю последовательность наших столкновений с черными шарами. Первые, высланные наподобие разведывательных зондов, навстречу нашим ракетам, когда мы еще не успели вступить в пределы их системы. Последующие атаки. А может быть – не атаки, а всего лишь наблюдения и исследования? Может быть, несмотря ни на что, они обнаружили в нас качества, которые им показались близкими, или же интересными, потому они и экспериментировали так долго?
Чем дольше я размышлял, тем больше я приходил к убеждению, что именно так и было. И этот последовательный результат «экзамена» не был обнадеживающим. Именно потому они изолировали корабль, обнесли его неприступным кордоном, отобрали у людей возможность каких-либо осмысленных действий, а сами потихоньку ушли, не только из районов, прилегающих к источнику заразы, но и со всей планеты.
Достаточно об этом. Прав я или не прав, но то, что они сделали, произвело на людей неприятное впечатление. Именно поэтому мы и здесь. Ведь и я, и Рива, и Снагг были не просто спасательной экспедицией. В любом случае, не только ей.
Я выпрямился, погасил иллюминатор и вышел в коридор.
Десять минут спустя, захлопывая дверцу индукционной печи, я подумал, что как бы там ни было, но это я сохраню в себе. Ни слова ни Риве, ни Снаггу. Ни малейшего упоминания в каком-либо сообщении, что сейчас, что потом, после возвращения на базу. Если только я вернусь. Не говоря уже о спасенных. Это было единственным, что я еще мог сделать для этих людей и их будущего.
Я кончил проверку кабин и вернулся в навигаторскую. Кросвиц сидел за столом и ел. Люди неподвижно лежали в креслах, погруженные в дремоту. Дыхание их понемногу выравнивалось. Что их касается, то сделать осталось только одно.
Я направился к главному пульту. Приведение в порядок его систем и устранение неисправностей, вызванных сумасшедшими манипуляциями с клавиатурой, заняло не более пятнадцати минут. Я вызвал автоматы гибернаторов. Все они ответили желтыми огоньками, в знак того, что камеры в порядке и что в данный момент в них никто не находится. Я поручил нейромату подготовительные операции, а сам занялся людьми.
На этот раз я обошелся без помощи диагностического автомата. Собственными руками вручил каждому по горсти снотворных таблеток. Когда я подходил к ним, они отворачивали головы и закрывали глаза. Только немногие смотрели с интересом, словно пытаясь определить мои истинные намерения. Но они делали то, что я хотел, без сопротивления.
И я задал себе вопрос: когда все это будет закончено, вернутся ли они к своей манере поворачиваться спиной при виде человека с черно-белой эмблемой Корпуса? Все же, по сути дела, меня это нисколько не касалось.
Сорок минут спустя они уже покоились под тщательно присосавшимися покровами гибернаторов. Погрузились в сон. Работу автоматов я запрограммировал на год. Если дела здесь нам удастся довести до желаемого конца, то времени окажется вполне достаточно, чтобы отремонтировать их как следует перед тем, как вы вернемся на базу. Если же нет, то, по крайней мере, обеспечим их годом покоя. Теперь им ничто не грозило. Если, конечно, чужаки не изменят тактику и не решат уничтожить корабль. Но ни на что такое не было похоже. По крайней мере, сейчас.
Только двоих из них я оставил в навигаторской. Энн и Торнса. Этот последний сохранил относительно самый высокий уровень здравомыслия. А кроме того, получил самые серьезные из всех травмы. Я не был специалистом. До такой степени, чтобы судить, не будет ли ему противопоказана гибернация. И предпочел не рисковать.
Что касается Энн, то она тоже чувствовала себя не слишком хорошо. Ее раны не переставали кровоточить. Но я не был бы честен, если стал утверждать, что только поэтому решил, чтобы она оставалась с нами.
Как бы там ни было, но навигаторская опустела. Мы вернулись на место позаимствованные в кабинах кресла. Энн и Торнс дремали, обставленные вспомогательной аппаратурой.
Вызвал Риву. Коротко проинформировал его о том, что сделал, и сказал, что теперь они с Кросвицом отправятся за остальными. Кросвиц же, услышав это, молча поднялся и начал одеваться. Через минуту он уже исчез в лифте, ведущем к шлюзу. Две минуты спустя на пульте в централи засветилась красная лампочка. Датчик извещал, что люк корабля открыт.
